Миша коротко объяснил врачу причину визита и попросил показать больных малышей, для которых операция по пересадке костного мозга — шанс выжить.

Они шли по белому больничному коридору: отважная хрупкая женщина, чья работа состояла из ежедневной борьбы со смертью, и молодой сильный мужчина — красавец и повеса, жизнь которого крутилась только вокруг него.

Все ещё сомневаясь, женщина распахнула двери одной из палат…

Миша окунулся в мир жены. Воспоминания услужливо воскресили образ милой пчелки, в костюм которой наряжалась Дашка. Девчонка веселила больных малышей, читала им сказки, а после… приносила чудовищную боль домой, чтобы дополнить ее равнодушием мужа.

— Ульяна Субботина — любимица Даши, жива? — спросил он заведующую. Она жестом указала на дверь палаты девочки.

— Ульяна — сирота, — ответила та. — Никто не повезёт девочку за границу… Вы же понимаете?

— Ей можно помочь? Лечение станет для девочки спасением? — промолвил он.

— Да, бесспорно. Если вы возьмёте транспортировку больной на себя, у девочки появится шанс.

Миша гладил малышку по голове, вспоминая, как это делала его жена. Странно, что тот испорченный Дашей день болезненно впился в память и сердце. Ульяна не сопротивлялась его объятиям, лишь удивленно сверлила его васильковыми глазами. Миша проглотил невесть откуда взявшийся ком в горле…

В глазах рябило от резкого, внезапно ворвавшегося в комнату света. Перед взором Михаила предстали высокие статные силуэты. Он протер глаза, прогоняя остатки мучительного хмельного сна, и увидел отца и дядю.

Туманов распахнул шторы и открыл окно. Тяжело вздохнул и переглянулся с сыном.

— Ты не вышел на работу, — строго произнёс Борис, окинув комнату взглядом. На полу валялись пустые бутылки и вещи. Миша встал с постели, слегка покачиваясь, и натянул мятую футболку, лежащую на полу.

— Я не могу взять отгулы? — возразил Миша. Его карие глаза ввалились и походили на опустевшие колодцы, а на щеках чернела трехдневная щетина.

Туманов терпеливо молчал и не вмешивался в разговор Бориса с Мишей.

— Можешь, конечно, — сухо ответил Борис. — Миша, зачем ты губишь себя, черт возьми? Я предлагал тебе помощь! Чем мы заслужили такое отношение? Мать с ног сбилась, ты не отвечаешь на звонки…

— Боря, мне двадцать семь лет. Прекратите контролировать каждый мой шаг! Я устал, ясно? — произнес вымученно, опускаясь на кровать. — Не припомню, чтобы раньше мои кутежи так вас заботили!

— Раньше у тебя не было жены…

— Её и сейчас нет, мы развелись, или ты забыл? — огрызнулся Миша.

— Я смотрю, и ты не забыл… — отрезал Борис.

— Не имеет значения. Все в прошлом. Пройдёт немного времени, и я снова…

— Миша, поезжай на Алтай! — выпалил Туманов. Лев Данилович понял, что побил рекорд в конкурсе неожиданных предложений, глядя на недоуменные лица Миши и Бориса.

Туманов удивился собственной находчивости. Решение лежало на поверхности, но они с Борисом несколько дней ломали голову, как семейству Колосовских выпутаться из скандальной истории.

Он скривился при воспоминании. Призрак смаковал развод Михаила и Дарьи, изощрённо копаясь в грязном белье. Диванные обозреватели соревновались в жестокости и цинизме, оставляя гадкие комментарии под постами Призрака. Дашу обвиняли в сексуальном насилии над мужем, принуждении и угрозах жизни и здоровью молодого бизнесмена. Сердобольные девицы, очарованные смазливой внешностью Михаила, составляли петиции с требованием поместить Крылову в тюрьму.

Репортаж на телевидении, где Михаил Колосовский передавал деньги больным детям, расстроил публику. Призрак вывернул широкий жест Миши наизнанку, предположив, что Колосовские таким способом откупились от невменяемой девицы.

Волна обсуждений захлестнула общественность. Пользователи социальных сетей подхватили версию Призрака, утверждая, что счета зарубежных клиник липовые, а деньги предназначались Крыловой.

Люди жаждали расследования, Михаил и Борислав Колосовские отбивались от журналистов и прокуратуры, публично опровергая домыслы. В скандал вовлекли руководство детской больницы, требуя подтвердить подлинность переводов в зарубежные клиники.

А Даша… Крылов уехал с дочерью в Германию по настоянию Бориса. Он посчитал справедливым оградить девчонку от грязи и возложить решение проблем на мужчин.

Михаил подумал, что Туманов пошутил, и переспросил:

— Зачем мне ехать на Алтай?

— Во-первых, тебе пора познакомиться с дедушкой. А во-вторых, у меня давно созрел план по развитию Барнаула. Холдинг мог бы вложиться в ряд проектов Алтайского края.

Борис оглядел беспорядок в комнате Миши, разбросанные вещи, бутылки… Ни о каком бизнесе в Алтайском крае они с Тумановым не говорили. Он догадался, что Лев искал способ переключить его внимание, вырвать его из цепких лап уныния и депрессии.

— Да, Миша, я солидарен со Львом Даниловичем. — поддержал Туманова Борис. — Я привезу тебе документы вечером.

Миша задумчиво посмотрел на мужчин, вздохнул и произнёс:

— Я уеду куда угодно. Хоть на край света. А как же…

— Даша? — опередил Борис. — Они в Германии, я поселил их с Володей в нашей берлинской квартире, ненадолго, пока здесь все не уляжется.

У Миши отлегло от сердца. Он боялся, что его «поклонницы» выследят девушку и навредят ей. Вспомнил, как караулил бывшую жену возле кофейни или квартиры в надежде увидеть, только Даша не появлялась. Спряталась от всех, не выходила на работу, возложив заботу о бизнесе на близкую подругу Киру.

— Миша, ты должен знать правду о Беличенко… — прогремел Туманов, переглянувшись с Борисом. Миша побледнел и замер в ожидании его слов. — Аркаша не проиграл деньги, а вывел их на другой счёт, подставив тебя.

— С-сука! — прорычал Миша, гневно сжав кулаки. — Как ты это выяснил?

— Долго рассказывать. — Туманов инстинктивно коснулся рукой рёбер, вспоминая сердечный приступ. — Мне помогла Дарья… Я заставил Беличенко вернуть украденное. Конверт с твоими деньгами в кабинете. Машину я пригнал. Держи, сынок. — Он протянул ключи ошарашенному Мише. Хмель мгновенно выветрился из его головы, сменяясь яростью.

— Какой же он подонок! — процедил Миша. — Вокруг меня одни вруны и предатели. Не-на-ви-жу. Я выиграл в конкурсе самых ужасных людей? Не понимаю, за что? Борис переминался с ноги на ногу, мысленно подбирая слова для ободрения Миши. Его живые, гордые глаза, смотрящие на мир свысока, превратились в потухшие чёрные угли.

— Миша, он уволен. — сказал Борис, пытаясь потушить искру зарождающегося в Мише гнева. — Ни одна приличная фирма не возьмёт Беличенко на работу, можешь не сомневаться!

«И меня тоже» — чуть не сорвалось с языка у Миши, но Борис опередил его.