а многие даже плакали. В отделении происходила настоящая трагедия. Перед одним из бараков Янина увидела большую группу белорусских детей, которых охраняли надзирательницы из СС. Дети были принаряжены, мальчики – в кепках, а девочки – с лентами в волосах. Из барака до Янины доносились женские крики и плач: матери звали своих детей, напоминали им их имена и фамилии, а также названия родных деревень. Потом к бараку подъехали грузовики. Надзирательницы начали сажать истерически рыдающих детей в кузова; матери рыдали и стучали кулаками в стены барака, и все это сливалось в оглушительный шум. Янина так глубоко сочувствовала этим женщинам, что сама едва не плакала. Позднее до нее дошла информация, что детей отправляли в Лодзь для германизации, и после войны она свидетельствовала об их похищении[244].

В Поле 3 Янина прибыла с обычной доставкой и грузовиком с пайками для заключенных, отбывающих на следующий день[245]. Она с трепетом смотрела, как с грузовика снимали бидоны с контрабандой и затаскивали их в кухонный барак. Заключенный, разгружавший бидоны, улыбнулся Янине и кивнул головой. Возвращая ему приветствие, Янина услышала щелчок хлыста – заключенный скривился и бросился бежать. Пораженная, Янина развернулась и увидела Фуманна на лошади, с хлыстом в руках. Он подскакал к Янине и склонился над ней.

– Очень жаль, что вы тут не заключенная, – рявкнул Фуманн, – но очень скоро вы окажетесь в концлагере и ничем не будете отличаться от них! Может, заключенные и капо вас и пожалеют, но, если это будет мой лагерь, я вас повешу на первом же столбе!

Он наклонился еще сильней, едва не касаясь носом лица Янины, и уставился ей в глаза с такой злобой, что она оцепенела от страха. Однако внешне она этого не показала и храбро встретилась с ним взглядом, приказав себе не дрожать. Казалось, время остановилось. Потом Фуманн хмыкнул, выпрямился и поскакал прочь.

Ханка заплакала. Она была уверена, что Фуманн застрелит Янину, если она ответит ему. Ханка торопила Янину скорей уезжать из лагеря, но та внезапно застыла на месте, словно примерзнув к земле. Ханка подумала, что у графини шок, но на самом деле ее обуял ужас. Она увидела, что Фуманн подъезжает к грузовику, из которого Зелент в этот момент разгружал контрабанду. Внезапно Фуманн развернул лошадь и вернулся к ней.

– Что в вашем чертовом грузовике? – крикнул он.

Янина немедленно пришла в себя. Бесстрастно посмотрев в лицо Фуманну, она ответила:

– Разве вы не видите? Суп и хлеб, плюс молоко для больных, как обычно.

– Вы врете! – крикнул он. – Что еще?

Янина выпрямилась во все свои 154 сантиметра роста и ответила Фуманну, снова наклонившемуся к ней:

– Больше ничего. Если не верите мне, ищите.

Она понимала, что ее тон может вызвать у эсэсовца новый взрыв гнева, но надеялась таким образом отвлечь его от грузовика. Возмущенно фыркнув, он дернул за поводья и отъехал. Грузовик уже возвращался, избавленный от контрабанды. Янина продолжила развоз, как обычно, держась с присущим ей спокойствием, но заключенные, видевшие ее стычку с Фуманном, выдохнули с облегчением, а некоторые даже перекрестились, благодаря Господа за спасение графини.

Вернувшись в офис, Янина нашла в пустом суповом бидоне еще одно сообщение об отправке поездов. Второй поезд в Гросс-Розен, отбывающий 5 апреля, должен был увезти восемьсот поляков, включая нескольких командующих из АК и многих ее членов. В каждом грузовом вагоне предстояло ехать группе участников Сопротивления, и один из них должен был заранее знать план побега[246]. Янина переправила эту информацию Эльжбете и Лодзе. 3 апреля было получено окончательное «добро» на операцию. Одновременно прибыла шифровка с картой, где было указано место в лесу близ Красника – там будет ждать вооруженный отряд, который нападет на железнодорожный состав. Янина получила приказ проследить за отправкой узников из Майданека, а потом лично поехать на станцию и послать сообщение об отправке поезда и количестве охраны. Связной доставит сообщение полковнику Лодзе, который направит вооруженный отряд на назначенное место. Мария по рации передаст точное время отправки состава.

В тот же день из Майданека Янину уведомили, что 4 апреля она может доставить передачи и дополнительные пайки для польских заключенных, убывающих в Гросс-Розен с составами четвертого и пятого числа. Когда она приехала с доставкой – включая карты и инструкции касательно побега, – ей в сопровождающие назначили тирольца. Он выглядел еще более жизнерадостным, чем обычно, и в его дыхании явственно чувствовался алкоголь.

– Сегодня мы с вами попрощаемся, мадам, – сказал он в сентиментальном тоне. – Я уезжаю на поезде, а оттуда отправлюсь домой на побывку.

После этого охранник добавил с усмешкой:

– Скорее всего, на службу я вернуться не успею, потому что война закончится.

Он протянул Янине пачку сигарет, надеясь, что она сможет передать ее Зеленту, который всегда принимал доставки ГОС в Поле 3 и, можно сказать, подружился с охранником. Янина пожелала ему всего наилучшего – вполне искренне. Она чувствовала сострадание и даже восхищение этим эсэсовцем, который осмеливался проявлять доброту там, где она каралась как предательство.

В Поле 3 уже собиралась охрана, отправляющаяся с поездом. Они тоже были пьяны. Расслабленная атмосфера удивила Янину; объяснялось это тем, что Фуманна не было в лагере. Янина приехала на телеге с пайками для отбывающих заключенных и на ней же перемещалась между отделениями. Эсэсовцы разрешили заключенным самим брать пайки с телеги и разговаривать с Яниной. Узники жали ей руку и благодарили за усилия ГОС и польский Красный Крест, помогшие им выжить. Янина, практически не таясь, переговорила со своими контактами в АК, которые уезжали со вторым поездом и знали о намерении освободить их. В их числе был и доктор Новак. Янина подтвердила, что операция одобрена, и потихоньку показала, где в телеге найти карты и инструкции. Ее товарищи были в хорошем расположении духа, поскольку рассчитывали скоро оказаться на свободе. Их надежда укрепила решимость Янины[247].

Встретившись с Зелентом, Янина передала ему подарок от тирольца, а также письмо от жены. Хотя она перестала принимать личные передачи от родственников заключенных, для Зелента Янина сделала исключение, поскольку искренне восхищалась его мужеством и изобретательностью в руководстве лагерным сопротивлением. Она знала, что он был в списках на второй поезд в Гросс-Розен, но Зелент сообщил ей, что попросил вычеркнуть его оттуда. Он останется в Майданеке, где еще будет небольшое количество заключенных. Янина сомневалась в правильности такого решения, но у Зелента было трое детей, и младший родился уже после его ареста.

– Что бы вы сделали на