Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ить, хорошо!
Еще бы нового кузнеца в деревню сыскать, вообще лепота будет! А то Луг хоть и старается, но толку с него что с козла молока. Все одно народ ходит в соседние Вершинки коня подковать али новый замок смастерить. Но это все опосля. А сегодня – лапти.
Бережно отпихнув псицу, Нор поднялся и спустился по ступеням, наклонился, придерживая поясницу, принялся собирать рассыпавшиеся полоски коры. Ливень легонько массировал его плечи, как, бывало, делала покойная жена. И оттого становилось на душе тоскливо, но вместе с тем тепло. Но едва старик воскресил в памяти образ любимой, как сука снова залаяла, да не просто так, а на чужака. Нор вскинул подслеповатые глаза… и невольно отшатнулся.
Перед ним не шевелясь стояла Прина. Давненько староста подозревал, что женщина с глузду двинулась, но нынче выглядела она так, что в том никаких сомнений не осталось.
– Ты чего это, баба? – осторожно окликнул ее староста.
Женщина перевела на него пустой взгляд, точно и не ожидала встретить старосту в его же, старосты, дворе. В первый миг Нор решил, что Прина явилась по тому же делу, которым донимала его весь последний месяц, – снова требовать предать мавку суду. Бешеная баба баламутила воду в Клюквинках не впервой. Вечно ей то одна соседка не угодит, то вторая. В этом году ополчилась на Иву. И ладно бы, как и прежде, поскандалила да успокоилась. Нет! Зеленоволосая, видно, сна ее лишила. Прина и так подступала к Нору, и эдак, и посулы носила, и угрозами сыпала, дескать, до столицы дойду.
Признаться, незадолго до праздника Света и Тени Нор всерьез опасался, что бешеная наймет головорезов да утопит бедную девку, «раз уж староста отказывается делать все по закону». Когда же от грешного кузнеца избавились, Нор решил, что вздохнет спокойно, но не тут-то было. И Прина, насквозь промокшая, в задранной поневе, завязанной узлом на поясе, с посеревшим лицом, служила тому доказательством. А уж когда Нор разглядел то, что Прина сжимала в кулаке, он и вовсе оторопел. Побелевшие пальцы стискивали рукоять маленького ножичка, испачканного кровью.
– Дочка, что ты? Что ты? – заохал староста. – Ходи, присядь. Что за беда случилась?
Прина покачнулась.
– Беда? Беда… – безучастно проговорила она. – И верно – беда…
– Ходи… Ходи…
Нор хотел подставить женщине плечо, чтобы поддержать, но почему-то передумал. И уж никто никогда не обвинил бы его в трусости, но какова же была Прина, что вдовец невольно покосился на окна избы: кликнуть ли сына?
– Сынка моего… Брана… – Прина махнула рукой с ножом куда-то в сторону околицы.
– Что? Что с Браном?
Ох уж Нор ему всыплет по первое число, если кузнец опять заявился в Клюквинки! После всего, что сотворил, в ноженьки пасть должен. Его не изгнать из деревни по старинному обычаю надобно, а на веревке вздернуть!
Прина ошалело улыбнулась:
– Убили.
– Как… убили? – Староста уронил собранное лыко.
– Лежит на поляне. У привала за полем. Лежит…
Нечеловеческий взгляд был у несчастной матери. Такой не у всякого обезумевшего в битве вояки встречается, а уж на них Нор по молодости успел насмотреться. И зрачки-то расширенные, и слюна течет из уголка рта тонкой нитью. Надо бы настойки бабе плеснуть, чтобы в чувство привести… Но только Нор об этом подумал, как женщина резко подалась к нему и сказала:
– Но ты не бойся, староста! Я уже за него отплатила. Не станет мавка боле губить добрых людей!
И сразу Нор понял, что нет никакого мертвеца. Одна лишь тронувшаяся умом женщина.
– Что ты сделала, Прина? – ласково переспросил он.
Она протянула зажатый в кулаке ножичек. Ливень так и не смыл с него всю кровь, а там, где руда попала на одежду, и вовсе расползлись уродливые пятна. Нор понизил голос:
– Ты что натворила, дура?
– Я мавку убила. Ты забоялся, а я убила, – доложила Прина. – За Брана мово…
Вот тебе и благодать. Вот тебе и лапоточки.
– Дура ты, дура! – взревел староста. – Надо было тебя вместе с сыночком твоим, да на все четыре стороны!..
Ох, не трогал бы Лихо, Нор! Стоило услышать о сыне из чужих уст, Прина обезумела пуще прежнего. Дождь усилился, а женщина, завизжав, бросилась на вдовца, неуклюже размахивая оружием.
Вот когда старик в полной мере понял, что пора на покой. Уж не так резв, как в былые времена, да и разум не так остер… Хорошо хоть тело не подвело, вспомнило вбитые когда-то давно знания. Он уклонился, неуловимо выгнувшись назад, и нож лишь зацепил рубаху на животе. Был бы хорошо заточен – раскроил бы ткань и проскочил. Но оказался маленько туповат, поэтому запутался в крепком льне и оцарапал.
Некоторые помнили, что в молодость Нора, когда Клюквинки еще приходилось защищать от ватаг нахальных разбойников, Нор становился в первых рядах. Так что и царапина, оставленная Приной, стала далеко не первой меткой на его коже. Старик ударил женщину по запястью, но сила стала уже не та, и рукоять не вылетела из ослабевшей кисти. Прина же пустила в ход ногти.
– …забрали у меня сына! Забрали дите!.. – доносился вой сквозь плач.
Псица, кинувшаяся защищать хозяина, остолбенела, вскинула морду и тоже завыла. Уж она-то знает истинный звук горя! Уж она-то понимает мать, лишившуюся последней отрады!
Еще удар – на этот раз по голени, и женщина упала на колено. Нор заломил ей руку, выхватывая оружие, ткнул носом в грязь.
– Стар! Стар! – заорал он.
Сын, уже и так спешивший на звуки возни во дворе, аккурат выскочил на крыльцо:
– Батька?
Высокие ступени он перепрыгнул единым махом, но староста уже в помощи не нуждался. Стараясь не показывать, каких усилий это ему стоит, он удерживал Прину. На сына же смотрел испытующе, точно не сразу решил, что именно ему сказать.
– Вот что, Стар, – удивительно спокойно заговорил наконец староста. – Запри бабу в клеть. Дай ей самогона покрепче и поесть. Опосля возьми пекаря да лопаты. И сходите на стоянку за полем. Там… труп лежит. Наверное. Коли и впрямь найдете, схороните от греха, пока никто не наткнулся. И это… – Нор задумчиво пожевал губами. – Глянь, как умер.
Понятливый старшенький поглянул на затихшую Прину, на отца… Кивнул и свистнул псицу, что хоть