Рыжая лауретта, в отличие от спутника, часто и подолгугуляла по палубе, откровенно маясь скукой. Поскольку выяснилось, что мужскаяпостель ей знакома, а соблазнительна была девчонка, как чертенок, мысли иныхморских волков помоложе приняли игривый оборот. Заметивший это Бугас процедилсквозь зубы, что два раза он не повторяет, а пассажиры — друзья его друзей, такчто любой, вышедший за рамки хорошего тона, немедленно пожалеет, что родился насвет. Большинство из одержимых игривыми мыслями вообще оставили всякиепоползновения от греха подальше, но Красавчик Ройбен, разбивший больше женскихсердец, чем князь Клабур — стаканов,[7] и не подумал обстенитьпаруса.[8] Увешавшись всеми своими побрякушками и разодевшись влучший «береговой» наряд, он с виолоном наперевес тенью скользил за синеглазой прелестницей,что ее определенно забавляло.

К полудню второго дня на юте раздался дикий вопль, исбежавшиеся вахтенные подняли с палубы Красавчика, правая ключица у негооказалась сломанной. Бугас моментально провел дознание — но Красавчик клялсябогом Руагату, старушкой мамой и долей в добыче, что из рамок он не выходил, авсего лишь с надлежащей галантностью и грацией положил руку синеглазке наталию. И обнаружил себя на палубе.

Девчонка разгуливала как ни в чем не бывало с самымбеспечным и примерным видом. Сопоставив феномены кухаря и Красавчика,общественное мнение ужаснулось, сделало выводы, и рыжую стали сторониться,насколько это возможно на палубе не самой большой бригантины. Кухарь появлялсяв каюте пассажиров, превратив лицо в бронзовую маску, лишенную и намеков намимику. Бугасу, попытавшемуся было с несвойственной ему неуклюжестью бормотатькакие-то извинения, очаровательное рыжее создание мило улыбнулось:

— Не удручайтесь, капитан, я за такие пустяки, вдобавокбез приказа, еще никого не убила…

Капитан пошел и напился в компании с зеркалом.

Бугас нападал на идущие с Островов «золотые караваны»,высаживал в Хелльстаде искателей приключений, искал клады, закапывал клады,проникал на Дике в поисках пещерного жемчуга, первое прозвище оправдал даже дважды,а второе — трижды,[9] с горротским корсарским патентом топилснольдерские корабли и наоборот, трижды бегал из тюрем, один раз с каторги иодин — с «чертовой мельницы»,[10] искал в лабиринтах ИнберКолбта Крепость Королей, освоил все виды контрабанды, прямо на рейде Малабыдрался с Джагеддином, два года (когда особенно припекло) обретался на Сильване,где полгода прослужил флаг-капитаном гиперборейского флота и едва не былвозведен в дворянство, но потом приговорен к плахе за разные прохиндейства,едва унес ноги и полтора года пробивался более привычным ремеслом, не отягощаясебя мундиром. Семь раз его награждали орденами (и трех потом лишиливысочайшими указами, но Бугас все равно их носил), четырежды вешали «визображении», а однажды всерьез собирались набить из него чучело (на той жегостеприимной Сильване). Словом, у капитана «Невесты ветра» была самаяобыкновенная, ничем не примечательная биография типичного джентльмена удачи. Ион, нутром и нюхом чуявший Необычное, день за днем ждал, когда странный бароннаконец признает, что достаточно присматривался и валял дурака, — ипредложит Нечто. Капитан заранее готов был согласиться, предвидя, что мелкоеили глупое дело этот предлагать не станет.

Но ничего подобного Бугас не дождался. На третий день баронпокончил с бумагами и принялся гулять, потребовав корзину вина и виолон. Гулялон серьезно и сосредоточенно, без битья посуды и шума истребляя содержимоекорзины, порой брался за виолон, и тогда из каюты неслись приятные, носовершенно неизвестные песни — иной раз даже на незнакомом языке. Дважды, уже квечеру, он даже плакал — коротко и зло, так что это походило на рычанье пса.Капитану, не единожды с таким сталкивавшемуся (и самому пару раз отводившемудушу именно таким образом), уже было ясно, что этот человек то ли благополучноспихнул неподъемное дело, то ли заливает серьезное горе — а то и все сразу,похоже. Капитан пытался как-то связать все это с последними ронерскимистранностями, о которых толковали черт-те что, но он простоял в Равене всегодва дня, занятый погрузкой выше крыши, а все новости, какие залетели в уши,оказались чересчур уж запутанными и сумбурно изложенными. Тетка Чари вроде бычто-то знала, и вообще страшно интересно было, как это ей удалось просквозитьаж в графини, но очень уж мимолетно они свиделись.

И Бугас, тихо сатанея от всех непонятностей, посиживал всвоей каюте, аккурат по соседству с квартирмейстерской, попивая «Касаточьюкровь» и коряво записывая за бароном очередную незнакомую прежде балладу:

Наш век — арена битв…

Но как посмели

Вы, раб Его, вы — человек, не Бог,

Жизнь молодую положить у ног

Властителя чертовской карусели?

Сильнейшие сломить его хотели,

Да не сумели выиграть войну…

Я им не ставлю этого в вину.

Пусть полегли они, мы следом ляжем.

Но кто-то встанет над курганом нашим

И в рог бараний скрутит сатану.

Не отпевайте ж до поры живого —

Проснется жнец, когда зерно взойдет…

Он не унизился бы подслушивать специально, однако переборкабыла тонкая, а голосище у барона — дай боже. Были моменты, когда капитану всеже нестерпимо хотелось унизиться — но останавливал его, прямо скажем, не гонор,а скорее уж предчувствие, что ничего он не узнает, ибо барон не из тех, кто вохмелю развязывает язык. Вот и сейчас он в который уж раз рычал, что не уберег,но отомстит так, что ужаснется сам черт. Однако никаких имен и названий, ничегоконкретного так и не последовало. Зато последовала песня на абсолютнонезнакомом языке, нечто вроде:

Nad zemlej buszujt trawy,

Oblaka plivut kudriavy,

I odno, won to, chto zprawa,

Eto ia…

Капитан не понял ни слова, но пригорюнился пуще — от всехнепонятностей, вместе взятых. Впервые он был посередине загадки — и она ему неподчинялась. До сих пор он терпел поражения, но это совсем другое дело. Неудалось найти ни Крепость Королей, ни иные клады — однако это означало лишь,что их следует искать в другом месте, причем тут поражение, это и не поражениевовсе…