Матушка Пресвятая Богородица! Алексей надеялся, всепроизойдет иначе: князь выпьет рюмочку, другую и третью, ослабеет, задремлет вкресле, как у него, по словам Прошки, водилось, — тут-то, и явится из каминапризрак достопочтенного ветерана и провещает все, что положено провещать. Князьи не поймет толком, сон то был или явь. Но внезапно оказаться пред этимтрезвым, оценивающим взглядом…

К такому повороту событий Алексей был совершенно не готов.Теперь-то делать чего, а? Падать в ноги князю — повинную, мол, голову меч несечет? Повинную — оно конечно, а дурную, вдобавок любопытную не в меру? Самоемалое, что князь сделает с дурнем, подслушавшим его тайный разговор с Паленом,это… это… подумать страшно! Да еще вышеназванный дурень набрался наглостиобрядиться в одежду достопамятного княжеского предка!

— Свят, свят, свят, — как-то неуверенно произнес, князь,водя туда-сюда трехсвечником, что, очевидно, должно было означать крестноезнамение. — Сгинь, пропади, сила нечистая!

Родимый! Да Алексей непременно, всенепременно сгинул бы,кабы мог! Сквозь пол провалился бы либо просочился сквозь стену — да вот беда,сему отроду не научен был!

Он только и мог, что стоять, лупать глазами и мучительноразмышлять, что теперь делать, как быть, — и вдруг его осенило. “Коли началврать, так ври до конца!” — пронеслась в памяти старинная детская премудрость,и Алексей, почти теряя сознание от собственной смелости, произнес загодя,затверженные словеса — вернее, провыл невесть из каких — нутряных глубинисходящим, самым что ни на есть замогильным голосом:

— О мой несчастный потомок… Явился я сюда остеречь тебя отбеды, коя подстерегает тебя. Змею пригрел ты на своей груди, бедный, бедныйкнязь Василий. Женка твоя Авдотья (Алексей вовремя сообразил, что привидениевремен Анны Иоанновны едва ли одобрило бы нынешнюю манеру переиначивать всякоеимя на французский манер!) задумала сжить тебя со свету, но сначала хочетруками твоими содеять нечто, противное нашей православной вере.

— Господи помилуй, — ужаснулся князь, снова обмахиваясьшандалом.

— Неужто? Поверить не могу!

— Чистая правда, не сойти мне с этого места, ежели вру, —горячо поклялся Алексей, у которого рука тоже дернулась было осенить себякрестом, да он вовремя сообразил, что призрак — исчадие, вообще говоря, адово!— вряд ли решился бы на такое.

—Лопни мои глаза, развались утроба на тысячу частей! Она иэтот латинский аббат, который совратил ее в чуждую веру и прелюбодействует сней бесчинно, развратно под крышей Твоего дома, желают с твоей помощьювоздействовать на нашего государя Александра Павловича, принудить егоустановить в России унию, предав нашу веру и Отечество под власть Рима. Ониждали только, чтобы графа фон дер Палена, происками вдовствующей императрицы,удалили от двора, ну а теперь, когда он отбыл из Петербурга, тебе будет врученописьмо для передачи императору.

— Письмо? — повторил князь, насторожившись. — От кого?

— То самое письмо, кое отец Губер нес покойному государю, дабыл графом Петром Александровичем остановлен. Тебе придется передать егогосударю, а он будет вынужден…

— Мне придется? Он вынужден будет? — опять повторил князь,прищурившись. — Что же, нас заставят поступать так, как угодно будет какому-тотам аббатишке Флориану и иезуиту Губеру? И каким же это образом?

Алексей нервно сглотнул. Теперь предстояло самое главное —оказать про убийство Талызина. Потому что в этом вся суть — и в пропавшем изего секретера письме. А еще надо будет не забыть и поведать про некоегодеревенского увальня, недоросля, которого в сей гибели обвиняют, но который вней неповинен. Может быть, конечно, князю покажется странным, что призрак егопредка вдруг начнет ходатайствовать о невиновности какого-то безвестногомолодого придурка, но ведь, коли сам о себе не похлопочешь, никто непобеспокоится, обязательно, обязательно надо за себя замолвить словечко!..

Нет, с тоскою осознал Алексей, он не сможет это сделатьпотому, что нельзя в одну кучу мешать судьбу государства и свою жалкую,никчемную участь. Особенно в такой великий миг. Все равно как если бы солдат,уже взобравшийся на последний вражеский редут и захвативший знамя противника,вдруг бросил его и начал прилаживать отвалившуюся подметку сапога. Нет, нельзя.Невозможно! А, пропади все пропадом!

И, окончательно махнув на себя рукой, он с трудом выговорил:

— Генерал Талызин был…

— А скажи, мой высокочтимый предок, — начал в тот же мигкнязь, и Алексей осекся, — а поведай-ка своему несчастному потомку: отчего напортрете твоем, на том, что в большой зале висит, у тебя деревянная праваянога, а теперь — левая?

Евгений Вюртембергский [40] был племянником императрицыМарии Федоровны. Тогда ему было тринадцать лет, и, приглашая его в Россию,Павел сначала хотел всего лишь сделать любезность жене, с которой как разнаходился во временном перемирии. Однако постепенно намерения его переменились…

Самому Евгению родство с русским императором, помешанным настаро-прусской военной системе Фридриха II, приносило пока только однинеприятности. С туго заплетенной по моде того времени косой, круто завитымилоконами, запрятанными под неудобную шляпу, закованный в зеленый кафтан, узкийжелтый жилет, такие же панталоны и зеленые сапоги с золотыми шпорами, ончувствовал себя несчастным из-за того, что лишен был всех развлечений своеговозраста, и недолюбливал венценосного родственника.

Путешествие в Петербург было воспринято им лишь какпродолжение неприятностей, источником которых был русский император. Самымвпечатляющим оказался для Евгения подъем по слишком крутой лестницеМихайловского замка — ботфорты были непомерно высоки и мешали сгибать ноги.

И вот он явился пред лицом императора. Воспитатель принцаДибич, дал ему строгое наставление, преклонить одно колено пред русским царем,однако из-за жестких и высоких голенищ ботфорт это никак не удавалась сделать.Внезапно, пытаясь согнуть голенище, принц потерял равновесие и рухнул на обаколена. Император был, видимо, тронут стараниями неуклюжего толстого мальчика.Он поднял Евгения обеими руками, опустил на стул и приветливо разговорился сним. Евгений скоро освоился и болтал безудержно.

— Знаете, ваше величество, — сказал он в ответ на какой-товопрос, — путешествия не делают человека умнее!

— Почему вы так думаете? — спросил Павел с улыбкою.