И вот свершилось! Граф получил приказание о необходимостипровести этот инспекционный рейд — якобы с целью проверки кордонов, учрежденныхна берегах Балтийского моря на случай нападения англичан. Причем первый министрбыл извещен не лично императором, а новым прокурором Беклешовым — буквально черезчетверть часа после аудиенции у Александра. Это выглядело странно,оскорбительно, враз и многозначительно — и совершенно однозначно.

Пален, который всегда шутливо сравнивал себя “с темималенькими куколками, которые можно опрокидывать и ставить вверх дном, нокоторые, опять становятся на ноги”, понял: он опрокинут окончательно. Корабльего Фортуны потерпел крушение у самого входа в гавань, когда, казалось бы, емунечего было опасаться. Но вот… Премудрый вельможа, искушенный царедворец, графПетр Алексеевич фон дер Пален сразу сообразил: в пути, ну, самое позднее, впервые же дни по прибытии его нагонит Приказ более не возвращаться в столицу, аостаться в Курляндии “до получения противоположного волеизъявления императора”.Сие понимали все: граф в опале!

Однако только двое — Петр Алексеевич и его задушевный другкнязь Каразин — знали другое: граф и сам не намерен более возвращаться вСанкт-Петербург без личной просьбы государя, поэтому у него уже заготовленоПрошение об отставке, которое будет отправлено в Зимний дворец с первой жепочтою, с первой же заставы. Пален был убежден: Александр никогда не попроситего вернуться! Просто потому, что Пален посадил его на трон. Ведь только Палензнал, как сильно Александру хотелось этого… Любой ценой! За это знание, запомощь теперь предстояло заплатить добровольной, гордой отставкой, о чем граф иповедал своему ближайшему другу.

То есть это князь Каразин был убежден, что о решении Паленагордо хлопнуть дверью, известно только двоим. На самом же деле об этом былосведомлен и некто третий. Сейчас, пока князь медленно, уныло возвращался всвой кабинет, чтобы заглушить тоску рюмочкой любимой вишневой настойки, этот“некто третий” вывалился из старого, не затопленного камина, где просидел весьвечер, и принялся разминать затекшие ноги с равным чувством глубокогооблегчения — в камине-то пришлось не один час провести! — и испуга перед тем,что невольно услышал.

Он прекрасно понимал, что разговор не предназначался дляпосторонних ушей, и теперь не представлял, что делать с этим новым,обрушившимся на него знанием. При этом он настороженно косился на дверь,опасаясь не возвращения хозяина — в окно кабинета было видно, как князь бредетпо двору, — а появления какого-нибудь ретивого слуги, которому бы вдруг взбрелов голову что-нибудь прибрать, принести, проветрить…

Однако сей “некто третий” вполне мог бы ничего вообще небояться, потому что даже самый ретивый слуга, чуть войдя в кабинет, непременнодолжен был грохнуться без памяти, а потом, очухавшись, по гроб жизни клялся-божилсябы, что своими глазами видел призрак старого князя Каразина — того самогознаменитого ветерана Крымской кампании 1739 года, зарезанного в собственнойпостели спятившим камердинером и порою бродившего по дому, стуча деревяннойногой. Слуга даже поклялся бы, что видел эту самую деревяшку, без надобностистоявшую в углу, потому что привидение отчего-то стояло на двух собственныхногах, из костей и плоти… Ну, тут его, конечно, подняли бы на смех и более неповерили ни одному его слову. Всем известно, что у фамильного каразинскогопривидения одна нога!

Между тем существо, разминавшееся и приседавшее в кабинетекнязя, не было никаким привидением, хотя и носило на себе белый (уже изряднопролысевший) парик с пуклями и полный мундир аннинских времен (несколько емупросторный, коротковатый, поскольку облачение изрядно слежалось в сундуках, даи пошито было на широкоплечего кряжистого мужчину, а не на долговязого молодогочеловека, и пропахший тонким запахом еловых шишечек, щедро набросанных всундуки ради спасения от моли). Зато деревянная нога его, положенная заненадобностью на стул, была новехонькая: лишь вчера наспех выточенная встолярне тайно пробравшимся туда домашним уборщиком по имени Прошка…

Ну, теперь-то нетрудно уже понять, на чью буйную головушкубыл напялен лысоватый паричок, чья стать молодецкая была втиснута вслежавшийся, пахнущий елью мундирчик. Конечно, “ветераном Крымской кампании”,вернее, его “привидением”` был не кто иной, как наш герой — Алексей Уланов. Идля сего нелепого маскарада имелись свои причины.

Подслушанное, подсмотренное в будуаре княгини жгло его,словно уголья, спрятанные за пазуху. Он был убежден, что должен, нет — обязансообщить князю о роли, которая уготована ему отцом Флорианом. Ведь человеком,известным своим благородным происхождением и заслугами пред Отечеством, собиралисьиграть, словно тряпичным балаганным Петрушкою. Ведомый кукольником — смазливымаббатом, говорящий его медоточивым голосом, он должен будет предъявить государюпозорный проект унии. И тому придется принять сей проект, не то имя его будетопозорено по всему миру. Но никто, никто, кроме Алексея Уланова, не будетзнать, что письмо, которым проклятущие католики намерены держать в страхерусского государя, — что письмо сие будет подложным!

Должен, обязан сообщить… Но как? Каким образом? Явиться ккнязю и прямо так бухнуть с порога: поглядывал-де в потайное отверстие запрелю-бодейством женки вашей, подслушивал жуткие прожекты ее тайного любовника.И вы непременно должны мне поверить, князь-батюшка, потому что нельзя неповерить слову беглеца, который скрывается в вашем доме от правосудия!

Глупее не придумаешь. А умнее? Как поступить, чтобы князьповерил ему, чтобы захотел выслушать, чтобы с опаской отнесся к подольщениеммолодой жены? Письмо подметное подкинуть? Так, мол, и так… А ежели он сочтетписьмо клеветническим, подстрекательским? Ежели вовсе бросит в камин, не читая:многие люди остерегаются и брезгуют читать письма такого рода (и правильно,между прочим, поступают)? Вот кабы сделать что-то такое… этакое… чтобы князьсчел предостережение гласом свыше, поверил бы, как верят пророчеству! Но что,что это может быть…

Ночь провел Алексей без сна, забылся лишь под утро, однакопоспать не удалось: сквозь зыбкий сон послышалась ему неровная поступь,сопровождаемая деревянным перестуком. Вскинулся, выглянул из своей каморки — иувидал на лестнице какого-то уборщика, который нес разом, два тяжелых стула, тои дело приостанавливаясь, опуская их на ступеньки и пытаясь перехватитьпоудобнее то один, то другой.

Алексей с усмешкой проводил его взглядом: “Вот же напугал,чертов сын! Я уже подумал, привидение вышло побродить!” Прикрыл поплотнеедверь, свернулся калачиком и снова попытался уснуть. Но отчего-то деревянныйнеровный перестук все звучал и звучал в ушах, и поблескивали чьи-то озорныеглаза под нависшими буклями старинного парика, вспыхивала усмешка, звучалчей-то незнакомый, глуховатый голос: “Ну, что ж ты, сын дворянский? Подмогиждешь, а воспользоваться ею время настало — в коленках ослабел?”