если не считать мелких, было пять больших деревьев, под громадными кронами которых можно было спокойно укрыться от дождя и ветра. Два очень старых кипариса и три горные гималайские ели. На сухой площадке под этими деревьями в деревне было место, куда складывали сено. Пока женщины возились с сеном, красноклювые вороны летали кругами и галдели не переставая. Далёкий пожар становился всё ближе и всё яростнее, до него было ещё несколько гор, а бушующее пламя уже здесь сотрясало воздух, даже здесь не хватало дыхания. Женщины с охапками сена бежали на поле, где ростки пшеницы уже даже не пытались взойти, испуганные вороны стаей летели за ними по пятам, а когда женщины бегом возвращались к деревьям, вороны следом за ними летели туда же.

Мужчины полезли на крыши домов, стали сдирать дранку слой за слоем, сухие листы дранки, кружась в воздухе, летели вниз. Под дранкой открылась ровная глиняная поверхность крыш. В Счастливой деревне дома-башни надстраивали наклонной крышей из дранки исключительно для красоты, под ней находился ровный глиняный пол, который и был, собственно, крышей, защищавшей жилище от воды и холода. Сверху глиняные крыши домов обильно полили водой, поставили наполненные водой тазы, вёдра, кувшины.

Закончив со всем этим, Гэсан Вандуй распрямил наконец спину, и на его лице появилась довольная улыбка. В это время уже опустились сумерки. Но это были сумерки без обычной вечерней синей дымки. Такая прозрачная синяя вечерняя дымка – это тонкий дымок очагов, это романтический туман, заволакивающий бесконечную вереницу горных вершин. А в эти сумерки колышущиеся в закатном освещении лица людей и дальние снежные горы – всё было подсвечено красным. Обычно давно уже в это время успокаивавшиеся и отправлявшиеся на ночлег в кронах больших деревьев в центре деревни красноклювые вороны всё ещё кружили в небе и галдели. Гэсан Вандуй приказал в каждом доме поставить на ночь на крыше дежурного, чтобы, если куда-либо залетят огненные вороны и там загорится, сразу же бить тревогу.

В эту ночь в каждом доме достали и держали наготове очень много лет не использовавшийся сигнальный рог, сделанный из бычьего рога.

До Освобождения в горах нередко бывали налёты бандитов, сигнальный рог звучал часто. После Освобождения эта штуковина уже больше десяти лет была не в ходу. Люди отыскали, достали эти сигнальные рога, каждый стоял на крыше своего дома и потихоньку дудел, пробовал.

Гэсан Вандуй стоял в центре площади; чувство уверенности в себе, которое он почувствовал здесь, став руководящим работником деревни, снова вернулось к нему. От этого ощущения, от волнения руки его слегка дрожали. Жаль, это ощущение продержалось в нём только первые три года, потом он сник, вечно не поспевал за развитием ситуации.

Ситуация. Ситуация… Он до сих пор вздрагивает, когда слышит это словечко. Вот что в человеческой голове не укладывается: деревни разбросаны, как семена по земле, каждый год по-прежнему весна сменяет зиму, люди так же, как раньше, рождаются, стареют, болеют, умирают – откуда ж берётся эта «ситуация», которую глазами не увидеть и руками никак не пощупать, которая, словно суетливый непоседа, всё куда-то торопится, куда-то несётся как ошпаренная?

Ты не успеваешь за ситуацией! Ты не успеваешь за ситуацией! Как же она утомила, как же достала всех эта вечно куда-то бегущая ситуация! Она делает весь прошлый опыт ненужным.

Если уж об опыте, то опыт говорит, что на одном му земли нельзя вырастить десять тысяч цзиней зерна. А ситуация говорит – можно.

Старый опыт говорит, что пастбища, заросшие кустами и бурьяном, надо выжигать, а ситуация говорит, что это вредительство.

Старый опыт говорит, что из поколения в поколение должен быть порядок между старшими и младшими, но ситуация подбивает молодых на беспредел, ни закона для них, ни неба, даёшь бунт!..

Но сейчас Гэсан Вандуй смотрел на подрагивающие, тянущиеся выше неба языки пламени, смотрел на только что опустившуюся к нему на раскрытую ладонь огненную ворону, на полыхающий лес, на чёрный пепел и золу, которые огонь и ветер выплёвывали в небо – и был очень доволен всем, что сделал.

Весь день он был занят работой, и только теперь Гэсан Вандуй вспомнил о Доржи, сбежавшем и скрывающемся. Давно пустующий дом его тихо стоял на окраине деревни. Окружавший двор забор давно повалился. Вся земля была усыпана опавшими лепестками яблонь. Гэсан Вандуй только тронул тяжёлую деревянную дверь, и она со скрипом открылась. Противоположная стена озарилась проникшим следом тусклым красноватым отблеском.

Гэсан Вандуй чуть было не окликнул хозяев, но понял, что хозяина давно не было дома; он протянул руку и нащупал на стене выключатель, загорелась лампочка.

Легко ступая он прошёлся по комнате и почти сразу же увидел на покрывавшей пол пыли два слабых отпечатка ног. Довольный сам собой, он проворчал: «Что ж ты, старина, забыл, что имеешь дело с охотником?»

Следы вели наверх, он улыбнулся и пошёл по следам, увидел, что шкафчик рядом с очагом недавно открывали, переставляли банку с солью; ещё он увидел, что на стене раньше висел нож, а теперь это место пустует; а ещё этот человек взял кусок медвежьей шкуры с кровати и предметы для розжига огня.

Гэсан Вандуй успокоился. Мужчина из Счастливой деревни, имея эти вещи, может продержаться в лесу столько, сколько потребуется.

Он вернулся домой, взял большой кусок масла, мешочек муки и ещё маленький кувшинчик водки – если Доржи действительно ранен, водка очень пригодится. В горах есть семилистная полынь, если корешок её растереть с водкой, то понемногу проходят любые ушибы и слабость после недуга. Со всем этим он отправился прочь из деревни. Пройдя немного, он развернулся и пошёл обратно.

На обратном пути его сопровождала поднимающаяся луна, подсвеченная красным от пожара; он шёл, держа руки сложенными за спиной, медленно, озаряемый мрачным красноватым светом луны.

Ночь должна бы сейчас быть освежающе-прохладной, как вода, а его лицо уже ощущало горячее тепло, излучаемое пожаром. Он думал: беда пришла. Он думал, как ему уберечь деревню от этой беды. В эту ночь он был словно присланный сверху руководящий работник, руки за спиной, серьёзный, не спеша шагающий по ведущей в деревню дороге.

Всё кругом было неспокойно. То и дело в лесу взлетали испуганные птицы, бесцельно кружились и снова садились в свои гнёзда. Звери в тревоге выбегали из леса, ничего не понимая смотрели на мрачную красную луну и снова скрывались в чаще. Даже те звери, которые в обычное время чувствуют себя хозяевами леса, теперь были в смятении. Волки в лунную ночь обычно долго сидят на