А Таня уже забыла о Бульонове. Теперь она думала оЧуме-дель-Торт. Неужели ей всерьез придется выполнить обещание и отдать ейтело? Разрази громус – клятва, прекрасно защищенная от клятвопреступлений.Недаром мудрые древние маги так доверяли ей и одновременно прибегали к ней стакой осторожностью. Любой нарушивший ее сгорает заживо, но, сгорая,одновременно приобретает удивительную устойчивость к огню. Долгие часы его кожаи волосы пылают, и он испытывает невероятные муки, прежде чем смерть наконецпослужит ему избавлением. Причем огонь этот особого рода. Даже вздумайклятвопреступник прыгнуть с камнем на шее в океан – и там бы огонь продолжалтерзать его.

Нарушить клятву нельзя. Единственная оговорка – если взявшийклятву сам по доброй воле вернет ее. Но было бы нелепо ожидать великодушия отЧумы-дель-Торт.

Таня металась по комнате и лихорадочно искала выход. Наконецнашла, но он сам по себе был ужасен. И все же это был единственный шанс спастиТибидохс от мерзкой ведьмы, одновременно выполнив условия сделки.

Она помчалась к малютке Клоппику. Малютка продолжал жить втой же комнате, в которой некогда обитал глава темного отделения профессорКлопп. Только теперь комната стала для него великовата. Вдоль стен тянулисьмногочисленные полки, на которых была разложена коллекция магических редкостейпрофессора Клоппа. Несмотря на то что добрую половину коллекции Клоппик ужепроменял на всякую ерунду, оставалось еще на удивление много.

В настоящий момент малютка был занят тем, что качался вгамаке и целился то в один, то в другой угол из боевого арбалета. КромеКлоппика, в комнате был еще Шурасик.

– Привет, Клоппик! Привет, Шурасик! –поздоровалась Таня.

– Пивет! – сказал малютка, немедленно беря ее наприцел.

Таня догадалась, что арбалет у Клоппика недавно. Скореевсего его притащил Шурасик, имевший какие-то свои виды. Во всяком случае,Шурасик зачем-то вертел в руках пеструю восточную тюбетейку, очень похожую налюбимую тюбетейку одного восточного султана, известную в магическом мире кактюбетейка храбрости. С этой тюбетейкой на голове даже самый большой трус водиночку атаковал бы легион.

– У тебя остались яды? Ты их никому еще непроменял? – спросила Таня у Клоппика.

– Не-а, – сказал Клоппик. – Полно еще. Пуф!

– А где можно посмотреть?

– Да вон там! – Клоппик перестал целиться в Таню иперевел арбалет на третью снизу полку, на которой выстроились пузырьки, баночкии коробочки, подписанные на латыни. Там же висело несколько довольно безобидныхс виду пучков травы.

– И что тут есть? – спросила Таня, осторожноразглядывая их, но ни к чему не прикасаясь.

– А чего тут только нет! – встрял всезнайкаШурасик. – Начнем с краю. Цианистый калий… цикута… мышьяк… Вульгарный яд!Странно, что у лопухоидов он до сих пор в моде.

– А вот этот?

Таня кивнула на красивый высокий флакон. Шурасик взглянул налатинскую этикетку:

– О, это поцелуй Тантала! Отличный средневековый яд!Никакого вкуса, никакого запаха!.. Можно добавить в еду, в питье, а можнопросто обрызгать стены в кабинете. Первые полчаса ничего, ни изжоги, нисудорог, а потом раз – спазм сердечной мышцы, и готово. Отправляешься на тотсвет с улыбкой на лице. Очень дорогой и сложный яд. Им травили в основномкоролей и герцогов. Тещ и жен травили обычно фосфорными спичками илистрихнином… Дешево и сердито. А зачем тебе яд, а? Колись!

– А зачем тебе тюбетейка, а? Колись! – в тон емуответила Таня.

Шурасик побагровел и перестал задавать дурацкие вопросы. Сфлаконом в руках Таня подошла к Клоппику, который все еще радостно возился сарбалетом.

– Клоппик, ты мне этот яд дашь? Мне… э-э… ну простохочется, чтоб он у меня был.

– Да заплосто, – сказал малютка. – Толькоесли Кощеева будешь тлавить – не слаботает. Он бессмелтен. Лучше поплосиТалалаха набить ему молду!

– Хорошо, хорошо, попрошу. А что ты хочешьвзамен? – нетерпеливо спросила Таня.

– Ничего. Я доблый! – хихикнул Клоппик, глядя нанее хитренькими глазками. – Только не подливай мне его в суп – и, считай,мы договорились.

«Вот он, подарок для Чумы-дель-Торт и… и для меня!» –подумала Таня, сжимая холодный флакон.

– Германчик, дуся! Посмотри, какой чудный корм я купиладля нашей таксочки! Она его просто обожает! – радостно прощебетала тетяНинель, возникая в кабинете бывшего депутата. В руках у нее был желтый пакет снадписью:

«КОРМ АВВА

Ваша собака просто лучится здоровьем!»

– Почему лучится? Чего они туда добавляют? – кислопоинтересовался Дурнев.

Обеспокоенная тетя Нинель выключила свет и с тревогойпосмотрела на Полтора Километра. Та, к счастью, не лучилась. Мадам Дурневауспокоилась и отправилась на кухню читать книжку о модной диете доктораАткинса. Для того чтобы лучше вникнуть в текст, каждую страницу онасопровождала хорошим куском буженины и горячей пиццей.

Дядя Герман вновь уткнулся в биржевые котировки.

Акции прыгали то вниз, то вверх, стабильных позиций быломало, и Дурнев никак не мог сообразить, куда вложить деньги, вырученные отпродажи золотого унитаза и стиральной машины. Со стиральной машиной случайвообще был уникальный. Когда Халявий – или, точнее, царь Мидас – дотронулся донее, то золотой стала не только машинка, но и находившееся в ней белье. Дурневумилялся весь вечер, разглядывая свои драгоценные носки. Один носок он решилсбагрить в музей современного искусства, другой же оставил дома на память.

Не успел Дурнев определиться с акциями, как в дверях, точнокруглый мексиканский кактус, выросла бугристая, потертая жизнью и судьбойголова Халявия. Оборотень деловито осмотрелся. В руках у него была небольшаякастрюля, которую он, точно официант, держал не то в салфетке, не то вполотенце.

– Ваша овсянка, сэр! – сказал он пискляво.

– Ненавижу овсянку! Лучше овсянки может быть только ееотсутствие! – сказал дядя Герман.

– Германчик, но как же так? Ты же вчера говорил, чтолюбишь! – огорчился Халявий.

– Я пошутил. Овсянку любят лишь англичане. Вся прочаялюбовь к овсянке – чистейшей воды плагиат! – сказал Дурнев. – К томуже ты наверняка не мыл кастрюлю! Максимум ты ее вылизал, не правда ли?

Щечки у оборотня порозовели.

– Вечно ты придираешься, братик! Я хотел, то ись, каклучше!