Внезапно шпага сильно рванулась, выскочила из руки у дядиГермана и целиком исчезла внутри круга. Решив, что утратил шпагу навсегда,бывший депутат жалобно взвыл и начал осыпать Халявия укоризнами в традиционномначальственном духе. Внутрь круга он, однако, предусмотрительно не совался.

Спустя минуту шпага графа Дракулы вернулась вновь. На еержавом лезвии видны были кровь и обрывки саванов.

– Подстава, так и есть! – убежденно сказалХалявий. – За тобой, братик, должок! Я тебе жизнь спас!

– Зачем Малюте подставлять Германа? –подозрительно спросила тетя Нинель.

– Как зачем, мамуля? Думаешь, Малюта его с какойрадости позвал? Очень ему приятно мужа твоего главой всех вампиров видеть, чтобон сам, значит, вторым номером шел? Да только не мог не позвать: уж больно весьнародец кровососный этой галерой перебаламучен, все его, избавителя, требуют.Не явится избавитель – мигом в нем разочаруются. Вампиры, они существанепостоянные, слабостей никому не прощают. Пока ты успешен и ни в грош их неставишь – любят, а чуть залебезил или удача изменила – живым в могилу… ВотМалюта и решил: приглашу Дурнева и втихую сделаю так, чтоб он сгинул. Регалиитогда к Малюте перейдут, а галера уж сама когда-нибудь да улетит.

– Что ж мне теперь делать? Не лететь вТрансильванию? – спросил Дурнев.

– Почему не лететь? А сапожки на что? Государство-то немаленькое, всюду засад не наставишь, – захихикал Халявий. – Давай-ка,братик, подпрыгни, да прищелкни каблуками, да представь, куда б тебе хотелосьпереместиться. А я уж тебе за шею уцеплюсь.

Дядя Герман так и поступил. Правда, с одной небольшойразницей. Неуверенный в своей способности высоко подпрыгнуть, да еще с повисшимна нем Халявием, он забрался на табуретку и, печально посмотрев на тетю Нинель,сиганул оттуда, соприкоснувшись каблуками и сумрачно подумав о Трансильваниикак о месте, куда ему совсем не хотелось, но где необходимо было побывать.

Не было никаких вспышек, грома – вообще ничего. Когда что-тоударило Дурнева по ладоням и коленям, он все еще пребывал в твердойуверенности, что у него ничего не вышло и он не слишком благополучноприземлился на пол своей московской кухни. Не слишком – это потому что сверхуна дядю Германа немедленно обрушился Халявий. Но Дурнев заблуждался лишь до техпор, пока ему в нос не впилась хвойная иголка.

– Эй, брысь у меня с головы! Она дорога мне какподставка для короны! – буркнул он, стряхивая с себя Халявия.

Оборотень неохотно слез. Они стояли в редком хвойном лесу,довольно ярко освещенном круглой, лишь слегка откушенной луной. С надветреннойстороны донесся лязг колодезной цепи и плеск воды. Дурнев даже разгляделветряную мельницу, издали похожую на крест.

Дурнев подозрительно огляделся. Никаких вампиров поблизостивидно не было. За ними никто не гнался, никто не рычал, не скрипел зубами и невыбирался из-под земли, отваливая гробовые плиты. И самих гробовых плит какбудто не обнаруживалось. Это его несколько успокоило.

Халявий тоже прислушивался и приглядывался. Он преобразился.Теперь он был в родной стихии. Его ноздри втягивали воздух, а уши ловили звуки.Наконец и внук бабы Рюхи немного расслабился.

– Узнаю дорогую родину! – заметил он. – Вот вэтом вот лесочке меня как-то едва не разорвали собаки! Не любят они, то ись,оборотней. Черствые существа, тупые, никакой тонкости обращения… Прямвспоминать противно. А что я такого сделал? Ну задрал жеребенка! Что ж на менятеперь за это, сразу псов спускать? Мало того, что его мамаша едва меня не залягала.

Дядю Германа откровения Халявия не слишком заинтересовали.

– И где тут галера? – спросил он. – Что мне,по всей стране за ней бегать, а?

Оборотень снова прислушался.

– Лучше бы ты промолчал, братик! – сказал он сбеспокойством.

– Почему это? – заинтересовался депутат.

– А потому! Глазки-то подними…

Халявий вскинул голову, точно не смел показать пальцем нато, что видел и что было совсем близко. Теперь уже и Дурнев слышал монотонный,убаюкивающий скрип. Показавшись из-за туч, к ним быстро приближался вытянутыйдеревянный корабль с одним рядом длинных весел. На борту галеры смутнозолотился латинский девиз. Дядя Герман зевнул. Ему без всякой видимой причинызахотелось вдруг свернуться калачиком, подложив под щеку ручки, как он делалкогда-то, когда был еще примерным мальчиком. Тогда ему поддевали еще под штаныколготки, чего он не любил, зато обожал леденцы на палочке и мороженое ввафельном стаканчике. Но это уже другая длинная история.

Уключины продолжали завораживающе скрипеть. Скулы сводило взевоте. Дурнев потер слипающиеся глаза и попытался прилечь. «Я лишь на однуминуту закрою глаза, а потом…» – подумал он, но тотчас завопил не своимголосом.

Корона графа Дракулы раскаленным обручем обожгла ему лоб ивиски. Сон как рукой сняло. Дурнев вскочил и принялся расталкивать Халявия,который уже сопел в две дырочки и видел во сне если не черт знает что, то нечтоочень похожее.

– Это она нас специально убаюкивает! Я, то ись, братик,знаю! – заявил Халявий, грозя галере сухоньким кулачком.

Магический корабль приблизился и завис примерно в десяткеметров над их головами. Уключины перестали скрипеть – теперь поскрипывал лишьмассивный деревянный руль.

– Он тебя ждет, Германчик! Пойдешь, да? – тонкимголосом спросил Халявий.

– Нет, что-то мне не хочется! Я вспомнил об одномважном телефонном звонке, – сказал Дурнев.

Но сапоги решили все за него. Шпоры зазвенели, каблукиоттолкнулись – и в следующий миг Дурнев сообразил, что он уже болтается наприличной высоте, вцепившись руками в борт галеры. Делать было нечего. Подвигсам нашел своего героя.

Дурнев поймал тонким носком сапога щель и, кое-какподтянувшись, перевалился через борт. Шпага графа зазвенела у него за поясом, ипредседатель В.А.М.П.И.Р. поспешно извлек ее, восприняв это как подсказку.

Дядя Герман огляделся. Длинные скамьи гребцов перед нимпустовали. Но все же шпага графа и позванивающие шпоры явно звали его ещекуда-то. Не испытывая никакой тяги к геройству, Дурнев обернулся и закричал.Его пальцы сами собой впились в эфес.

Таня мысленно прощалась с Тибидохсом, с преподавателями, скомнатой. Прощалась со всем, что было ей дорого. Она уже не вернется сюда. Неслишком ли большая и неразумная плата за любовь, но разве плата за любовьбывает малой? Где начинается любовь, там логика уходит в подполье.