– Нет. Но я не люблю, когда меня держат за «болвана»,особенно если мои карты вполне позволяют вистовать.

– Ты играешь в преферанс? – удивился я. – Откуда такаятерминология?

– Дима, но я же следователь, – усмехнулась она, –а не базарная торговка. Я не гоню самогон, но знаю, как это делается. Точно также, как знаю технологию хищений в химической промышленности, хотя по профессиия не химик и не вор.

– Сейчас проверим, – весело сказал я. – Я пришел куголовнику Жорику и велел ему узнать, у кого есть аппаратура для ночной съемки.Шесть пик.

– Ты хотел найти человека, который нас с тобой щелкнул вовремя непристойного прелюбодеяния в саду. Шесть треф.

– Я пришел к уголовнику Жорику. Шесть треф здесь.

– Ты хотел поставить в известность о своих намеренияхместную уголовную среду. Шесть бубен.

– Я нашел человека, у которого такая аппаратура есть, ивыяснил, что его младший братишка-балбес кому-то ее одалживал за приличныеденьги. Шесть червей.

– Ты проинформировал о своих намерениях средуполукриминальных малолеток. Шесть без козыря.

– По дороге домой я понял, что за мной кто-то тащится. Семьпик.

– И ты предложил нам пойти погулять, чтобы выманить его засобой. Семь треф.

– Я не просто предложил вам пойти погулять. Семь треф здесь.

– Ты предложил мне пойти с тобой. Ты хочешь, чтобы ЮраМазаев тебя прикрыл. Семь бубен. Сдавайся, Стасов. У тебя красные масти слабые,а на восемь треф ты не потянешь.

Я рассмеялся и крепко прижал Татьяну к себе.

– Таня, а если я сделаю тебе предложение, ты его примешь?

– Какое предложение?

– Брачное.

От неожиданности она споткнулась.

– Ты с ума сошел, Дима. Мы знакомы всего неделю. Откудатакие бредовые мысли?

– Так что, ты мне отказываешь, что ли?

– А ты согласишься переехать в Питер?

– Запросто.

– А как же Лиля? Ведь если ты уедешь из Москвы, ты будешьвидеть ее совсем редко.

– Тогда я заберу тебя в Москву.

– Да ну? В коробку упакуешь и отправишь в грузовом вагоне?

– Опять не годится? Тогда я заберу Лилю в Питер. Так пойдет?

– А как твоя Маргарита к этому отнесется?

– Плохо, конечно, – вздохнул я. – Но, в концеконцов, нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Я что-нибудьпридумаю.

– Ну, думай, думай. Когда придумаешь, тогда и вернемся кэтому разговору.

Перебрасываясь ничего не значащими фразами, мы дошли доморя. Здесь был не городской пляж, а просто прибрежная полоса рядом с железнойдорогой. Сегодня я уже был в этом месте, осматривался и прикидывал, к какомуместу лучше всего «подтащить» хвост, буде он появится, чтобы на него удобнобыло напасть сзади. Такое место я присмотрел и теперь целенаправленно вел тудаТатьяну.

Достигнув заранее намеченной точки, я остановился, обнялТаню и тихонько сказал ей на ухо:

– А теперь давай разговаривать какие-нибудь глупыеразговоры. С виду должно быть похоже, что мы обсуждаем что-то очень серьезное,но ни одного слова не разобрать. Если здесь есть кто-то третий, он должен всевнимание переключить на нас с тобой.

– И о чем будем говорить?

– Да без разницы. Хочешь – читай стихи наизусть. Или прозу.

– Ладно. Домовой, страдающий зубной болью, – началаТатьяна. – Не кажется ли это клеветой на существо, к услугам которогостолько ведьм и колдунов, что можно безнаказанно поедать сахар целыми бочками?

– Что это? – удивился я.

– Александр Грин, «Словоохотливый домовой». Мне продолжатьили ты хочешь что-нибудь другое?

– Нет-нет, другое не надо. Продолжай, пожалуйста, –попросил я заинтригованно. Затеять оперативную комбинацию, стоять в первом часуночи на пустынном морском берегу, знать, что тебе в затылок дышит невидимыйвраг, и при этом слушать сказку про домового – в этом что-то было.

– Но это так, это быль, – снова заговорила Татьянамягким ласковым голосом. – Маленький грустный домовой сидел у холоднойплиты, давно забывшей огонь. Мерно покачивая нечесаной головой, держался он заобвязанную щеку, стонал жалобно, как ребенок, и в его мутных красных глазахбилось страдание. Шел дождь. Я зашел в этот заброшенный дом, чтобы переждатьнепогоду, и увидел его, забывшего, что надо исчезнуть…

В кустах за моей спиной раздался треск, послышалось тяжелоедыхание и шум борьбы. Через несколько секунд перед нами стоял Юра Мазаев, арядом с ним – тот самый мускулистый бугай Леха, предводитель пацанов, которых явидел сегодня на набережной. Чего-то в этом роде я и ожидал. Юра крепко держалЛеху за волосы.

– Подсматриваешь, значит? – угрожающе спросил я.

Мускулистый юнец сопел, но хранил гордое молчание.

– Или подслушиваешь? – уточнил Мазаев.

Леха по-прежнему молчал, набычившись и глядя куда-то всторону.

– Какого рожна ты за мной таскаешься? Кто тебя послал?

– Никто, – буркнул он. – Я здесь гуляю. Незапрещено.

Руки у меня чесались вмазать ему как следует и вытрясти изего гнилой башки мозги вместе с интересующими меня сведениями. Но я понимал,что делать этого нельзя. Может, этому Лехе и не пятнадцать лет, как ТоликуГущину, но уж точно меньше восемнадцати. И если я сейчас дам себе волю, то завтрана Первомайскую улицу приедет белая машина с голубой полосой, и меня обвинят внанесении телесных повреждений несовершеннолетнему Алексею Тютькину, илиПупкину, или как там его фамилия. То-то радости будет: подполковник милицииизбил малолетку! Ай, как некрасиво. Уголовное дело возбудят сей же момент, аменя – в камеру. Конечно, злой дядька-подполковник может сказать, мол, не зналон, что Леха несовершеннолетний, на нем же не написано, а мускулы-то вон какие,прямо Шварценеггер в молодые годы, да и росточком его природа не обделила, а втемноте лица не видно. Но умный Леха тут же в ответ заявит следователю, чтонехороший драчун-милиционер видел его при дневном свете на набережной, и томуесть не меньше десятка свидетелей, так что обманываться насчет возрастапотерпевшего обвиняемый никак не мог. Интересно, мальчишку проинструктировалина этот счет или нет?

– Будешь молчать – буду бить, – лаконично предупредиля. – А бью я больно.

– Малолетку избить – много ума не надо, – пробурчалЛеха уже более уверенно.

Так и есть, его проинструктировали. Теперь в случае чего онзаявит, что предупредил меня о своем возрасте. Вот сукин сын! И кто же это имтак лихо управляет?

– Ну да, а на побегушках быть у твоего инвалида – нуженгигантский интеллект, – брякнул я наугад. – Кто нас фотографировал?Ты?