– И еще одно, Анатолий. Ты в своих друзьях полностью уверен?

– Да, а что?

– Не может так случиться, что среди них есть тот, кто навелэтих двоих на тебя? Ты сейчас ребятам все расскажешь про наши с тобой дела, акто-то из них побежит к тем двоим и доложит, что ты их выдал. Не боишься, чтотак выйдет?

– Я что, больной – всем рассказывать? – презрительноскривился Толик. – Они же не знают, откуда у меня деньги.

– А в самом деле, откуда? Что ты им сказал?

Толик смутился.

– Ну… Это неважно. Но я не говорил, что это за аппаратуру.Те мужики меня предупреждали, чтобы я не трепался. В смысле, чтобы Никиткепотом никто не стукнул. Он мне строго-настрого запрещает его вещи трогать.

– Балда ты, Толя, – в сердцах произнес я. – Можноподумать, этим мужикам так уж важно, чтобы тебе от брата не влетело. Да плеватьони на это хотели. Они за себя опасаются. Поэтому ты язык придержи, понял? Аребятам своим скажи, что я к тебе насчет одной девушки подходил, которая сНикитой встречалась. Вроде как я ее жених и хочу понять, серьезно у нее сНикитой или нет. А ты мне и объяснил, что опасаться мне нечего, потому как уНикиты есть невеста, к которой он в данный момент и уехал. Все понял?

Глядя вслед удалявшемуся Толику Гущину, я думал о том, чтотакие слабые забитые пацаны становятся легкой добычей для тех, кто хочет ихиспользовать. Я имел в виду не только себя.

* * *

Было уже совсем темно, когда я встретился с человеком,которому оставлял послание в телефонной будке. Он оказался прямойпротивоположностью шеф-повару: худой, поджарый, подвижный и легкий. В темноте яне смог сразу точно определить его возраст, но, судя по голосу, он был далеконе первой молодости. К Коле Щипанову он относился чуть ли не благоговейно,поэтому сразу выразил готовность сделать для меня все, что нужно.

– Я в этом городе всю жизнь прожил, кроме тех лет, чтосидел, конечно, – сказал он. – Меня каждая собака знает. Это, с однойстороны, не очень хорошо, но зато ведь и я каждую собаку знаю.

Интересно, подумал я, сколько раз он сидел благодаря КолеЩипанову? У меня в Москве был такой человек: я ухитрился упрятать его зарешетку пять раз подряд. Когда на шестой раз его поймал другой сыщик, так чутьли не смертельная обида была. «У вас, Владислав Николаевич, рука легкая, япосле вас всегда срок хорошо мотаю. А после этого опера со мной в колонииобязательно что-нибудь случится. Давайте я вам явку с повинной сделаю, расскажупару эпизодов, про которые никто не знает, чтобы считалось, что это снова выменя упекли. А я вам за это отслужу верой и правдой», – заявил он,находясь под следствием в шестой раз. Сколько преступлений я раскрыл благодаряэтому рецидивисту – не перечесть. Конечно, и у него были свои принципы, воров имошенников он не сдавал никогда, но насилия и душегубства не признавал, поэтомупо тяжким преступлениям информацию поставлял добросовестно. Похоже, мойнынешний знакомец был как раз из таких. Но спрашивать об этом у чужого агентабыло неприличным.

* * *

К себе на Первомайскую я возвращался голодным, как волк,потому что целый день мотался по городу и ничего не ел. В желудке грустноплескалась одинокая банка пива, которую я выпил на набережной, ожидая момента,когда можно будет заговорить с Толиком Гущиным. Было уже поздно, но я былуверен, что заботливая Ирочка оставила мне какой-нибудь еды. И еще меня греламысль о том, что в доме на Первомайской меня ждет Татьяна. Чудеса все-такииногда творятся с человеческой психикой! Сейчас, когда я, едва не потерявребенка, встал на тропу войны, моя влюбленность в Таню делалась сильнее скаждым часом, хотя по всем законам жанра мне должно быть совершенно не до нее.И что я в ней нашел, не понимаю. Вернее, я прекрасно понимал, что именно нашелв ней, но до сих пор мне и в голову не приходило, что эти качества могут бытьдля меня важными. Да что там важными – жизненно необходимыми. Поистине, чудныдела твои, господи!

Метров за двести до дома номер 8 я почувствовал, что в одиниз расставленных мной капканов кто-то попался. Звук шагов за спиной преследовалменя по меньшей мере минут десять. Я то убыстрял ход, то замедлял, но звукоставался все время одинаковым, не делался ни тише, ни громче, а это означало,что идущий за мной человек четко соблюдал дистанцию. Что ж, значит, день прошелне зря.

Во дворе я увидел картинку из серии «Ждут солдата с фронта».За накрытым столом сидели Татьяна, Ирочка и Юра Мазаев и напряженно молчали.Перед ними стояли чистые тарелки и нетронутые блюда с едой. И несмотря наповисший сзади «хвост», я на мгновение расслабился, чувствуя, как на лицерасплывается идиотская улыбка. Они меня ждали. Они за меня волновались.

– Владик!

– Дима!

– Слава! – сказали они в один голос, а Ирочка почему-торасплакалась.

– Мы так волновались, – всхлипывала она. – Тысказал, что придешь не поздно… Мы с восьми часов сидим как на иголках, а сейчасуже почти одиннадцать.

– Ерунда, – громогласно заявил я. – Что такоеодиннадцать часов для отпускного периода! Детское время. Сейчас поедим и пойдемгулять.

– Ты еще не нагулялся? – насмешливо спросилаТаня. – Чем же ты весь день занимался?

Ноги у меня гудели, я сидел на скамье за столом, и мысль отом, чтобы встать и куда-то идти, казалась мне непереносимой. Но мне нужно былообязательно вытащить на свет божий своего соглядатая, поэтому я продолжалгромко нести всякую чушь о том, как полезно гулять перед сном, а особеннополезно дышать морским воздухом.

– В конце концов, я вас силком не тащу, – сказал я,скорчив обиженную мину. – Вы как хотите, а мы с Таней пойдем к морю.Пойдем, Танюша?

При этих словах я изо всех сил наступил на ногу сидевшемурядом Мазаеву. От неожиданности Юра сморщился и крякнул.

– Да уж, пожалуйста, идите вдвоем, поворкуйте,голубки, – ехидно ответил он. – А мы с Ирочкой уже достаточновзрослые, чтобы гулять, взявшись за руки. Мы и здесь найдем чем заняться.

Я собрался было расхохотаться, как полагалось по сценарию,но наткнулся на холодный взгляд Татьяны и осекся. Она не понимала моегозамысла, и мое поведение казалось ей дурацким и пошлым. Протянув руку черезстол, я взял Танины пальцы и поднес к губам, преданно глядя ей в глаза. Ее лицосмягчилось, губы дрогнули в чуть заметной улыбке. Я точно знал, что в густойбархатной темноте южной ночи, всего в нескольких метрах от нас кто-то стоит ивнимательно слушает каждое произнесенное нами слово, поэтому не сказал большеничего, только поцеловал нежные прохладные пальцы женщины, на которой собиралсяжениться.

Без нескольких минут двенадцать Татьяна спустилась из своейкомнаты в широкой свободной юбке и тонком нежно-сиреневом свитере, и мыотправились гулять, помахав рукой Ирочке и Юре Мазаеву.

– Ты обиделась? – робко спросил я Таню, крепче прижимаяк себе ее теплый округлый локоть.