Дот свернулась калачиком под одеялом и попыталась заснуть, несмотря на крики. Но куда там! Бедняжка, подумала она про несчастную роженицу. Это же надо – такие муки. И тут же содрогнулась при мысли о том, что через каких-то несколько недель ей и самой предстоит подобное испытание. И тоже понадобится помощь тех монахинь, которые станут принимать у нее роды.

Утром следующего дня девушки договорились между собой, как станут пользоваться своими ночными горшками. Сьюзен, нимало не смущаясь, ходила на горшок прямо перед Дот, когда у нее возникала в том нужда. Зато Дот никак не могла отважиться на такой шаг. Но деваться было некуда, и она робко попросила Сюзи, чтобы та хотя бы отворачивалась и не смотрела на то, как она справляет нужду. Сьюзен лишь весело рассмеялась в ответ и назвала ее деревенщиной. Дескать, так только провинциалки себя ведут. Дот не вполне уразумела, почему ее отнесли к разряду провинциалок, но была до крайности благодарна своей соседке за то, что та дала ей возможность пописать без страха, что кто-то на нее глазеет. Слушать, как льется ручеек, пусть себе слушает!

Когда их процессия двинулась заведенным порядком по коридору вниз, в трапезную на завтрак, одна из девушек не выдержала и разрыдалась. И тут же заскулило еще несколько. Остальные опустили глаза долу, уставившись в свои балахоны, стараясь не встречаться взглядами с теми, у кого сдали нервы, или сдержанно улыбаясь тем, кто пока еще держался. Такая своеобразная солидарность воодушевляла. В конце концов, не так-то много видели они сочувствия к себе вне стен этого здания, подумала Дот. Впрочем, наверняка у некоторых разыгрались гормоны. Да и последствия бессонной ночи тоже сказались. Эта бедняжка Джуд… она точно умела вопить так, чтобы лишить сна всех остальных. Но слава богу, теперь все самое страшное для нее уже позади! Лежит себе в отдельной палате, в родильном отделении, вполне возможно, даже с ребеночком на руках. Счастливица!

Когда они все наконец расселись по своим местам, Дот, случайно перехватив взгляд Сьюзен, с удивлением обнаружила, что та тоже плачет. Слезы ручьем текли по ее щекам. Надо же! И это та уверенная в себе девчонка, которая, по ее же собственным словам, создана исключительно для развлечений. Что же ее так расстроило? Вспомнила о том, скольких усилий будет ей стоить восстановление прежнего бюста и плоского живота? Или загрустила о прежней своей разудалой жизни? Или о том, что не смогла попасть в Индию?

Сестра Кайна заняла свое место во главе стола, на фоне хоругвей с изображением кровоточащего сердца Христа и Святого распятья, маячивших за ее спиной.

– Господи Иисусе Христе! – торжественно начала она. – В этот скорбный для всех нас день просим Тебя явить всем нам Свою милость и по возможности ускорить переход невинного младенца Джуд под Твою, Боже, опеку и покровительство…

Остальные слова молитвы монахини заглушил шум голосов собравшихся. Многие девушки снова залились слезами, одни бросились друг другу на грудь, другие тихо рыдали себе в кулачок.

– О боже! Не может быть! Какое горе!

– Не могу поверить!

– Бедняжка Джуд!

– Родился мертвым, да?

– А что случилось?

Практически никто не притронулся к еде. Аппетит после столь печальной новости пропал почти у всех. Некоторые лишь слегка поковырялись в тарелке. Но большинство оцепенело сидели за столом и молчали, предаваясь своим невеселым мыслям. В течение часа трапезная опустела. Девушки разошлись по своим рабочим местам. Дот уже определили участок работы на утро: она должна была подровнять граблями дорожку перед центральным входом в приют, собрать мусор, опавшие листья, засохшие цветы, словом, все то, что портит общий вид. Ей вручили широкие грабли на деревянной ручке и большое пластиковое ведро. Конечно, склоняться, чтобы поднять бумажку или вымести листву из дальних углов, было совсем не просто, но Дот была счастлива, что оказалась на свежем воздухе. Тем более такое яркое солнце светит с самого утра. И так приятно ощущать его тепло на своей коже. Она закатала повыше рукава своего парчового балахона и приступила к работе.

Отворилась дверь с черного хода, и на пороге показалась молодая девушка в темно-синем пальто с красивой, но достаточно замысловатой прической на голове. Отдельные пряди и локоны были закреплены специальными заколками. Словом, девушка была прелестна! Она толкала перед собой шикарную детскую коляску от Силвер-Кросс на высоких рессорах с большими хромированными колесами, которые ярко посверкивали на солнце. Молодая женщина даже не обратила внимания на Дот, копошащуюся в самом дальнем конце дорожки. Медленно катила коляску перед собой, осторожно ступая по гравию. До Дот долетел слабый писк, похожий на мяуканье. Так обычно плачут новорожденные детки. Женщина замедлила шаг и остановилась, склонилась над коляской, слегка отодвинув полог, которым был прикрыт верх, защищавший младенца от слишком ярких солнечных лучей. Дот увидела, как дрожит рука у молодой матери, когда она ласково погладила своего туго спеленатого ребенка, пытаясь его успокоить.

– Все хорошо, Грейси! Все просто замечательно, моя дорогая! Только не плачь, пожалуйста. Твоя мамочка тут, рядом с тобой! Все у нас будет хорошо, Грейси! Ты же у меня хорошая девочка! Только не плачь!

Малышка, кажется, прислушалась к маминому голосу и, пискнув еще пару раз, успокоилась. Молодая женщина выпрямилась и, достав из кармана носовой платок, смахнула уголком белоснежной ткани слезы, которые выступили у нее на глазах. Делала она это очень осторожно, чтобы не повредить макияж и не размазать тушь под ресницами. Дот захотелось спросить у незнакомки, все ли с ней в порядке, не нужна ли помощь, а заодно и взглянуть на малышку. Но она не рискнула. Вдруг женщина сочтет ее вопрос бестактным вмешательством в чужие дела? Между тем женщина снова взялась за коляску и покатила ее по направлению к дому привратника в самом дальнем конце дорожки, покрытой гравием. Дот было видно, как она негромко постучала в привратницкую, а потом закатила коляску внутрь.

Дот прилежно трудилась где-то с полчаса, собирая окурки, кусочки мха, залежалые пожухлые листья и другой мусор со сравнительно чистой дорожки. И тут вдруг окрестности потряс страшный крик, от которого даже мурашки по коже побежали.

– Ах вы негодяи! Мерзавки! Это мой ребенок! Какое право вы имеете отдавать ее? Я передумала! И я не отдам вам свою дочь! Пожалуйста! Нет! Грейси! Нет!

Дот буквально приросла ногами к земле, вцепившись обеими руками в грабли. Она услышала глухой стук своего сердца, следом по всей грудной клетке разлилась ноющая боль, и тут же накатил приступ тошноты. Дот стала осторожно гладить живот, пытаясь утихомирить своего разволновавшегося младенца, который категорически не желал, чтобы его мама переживала. Через пару минут на улице появилась мать Грейси, ее осторожно вели, поддерживая с двух сторон, с одной – монахиня, с другой – врач в белом халате. Она шла с опущенной головой. Прическа растрепалась, отдельные пряди волос упали на лицо и продолжали рассыпаться с каждым ее заплетающимся шагом, попутно на землю падали заколки и шпильки. Монахиня и врач уже не вели, а почти тащили женщину по дорожке, и при этом она слегка скользила носками туфель, словно подвыпившая балерина. Вслед за троицей шествовала сестра Мария, та самая опрятная молодая монахиня, которая открывала дверь кельи, выпуская Дот в туалет в самый первый день ее приезда сюда. Сестра толкала перед собой коляску, направляясь к главному корпусу. Коляска была пуста.