class="p1">И снова зацокали камни под копытами лошадей. Горчаков ехал рядом с Лещинским, Маеда Сигеру плелся в хвосте колонны, предварительно предупредив Горчакова:

— Я посредним поеду. Все будет хорсё. «В быстротекущей жизни все переменчиво, первые становятся посредними, посредние — первыми», — процитировал он безвестного стихотворца.

Горчаков мрачнел: противник применил авиацию, положение осложняется. Погода здесь изменчива, если отряд обнаружат с воздуха — финита[148]. Надо спешить.

— Вы случайно не расслышали, что сказал капитан Сигеру Господину Хо? — спросил Горчаков Лещинского.

Переводчик ухмыльнулся.

— Подслушивать грех. Но я слышал. И ничего не понял.

— Как так?!

— Абракадабра[149]. Какой-то жаргон… Да вы не огорчайтесь, зато я подслушал, о чем говорил этот разбойник Хо с субъектом, чья физиономия отмечена самим богом.

— С Безносым? О чем дельном могут беседовать два люмпена[150]!

— Ошибаетесь, Сергей Александрович. Вас, возможно, это не интересует, а я, например, скажу откровенно, был несколько ошарашен. Но если намерения подчиненных вам безразличны, я готов умолкнуть.

— Ладно, выкладывайте, что же вы слышали?

— Нечто любопытное. Личность, волей провидения лишенная носа, предложила двуликому Янусу[151] отправить нас всех к праотцам и без проволочек возвращаться обратно.

— Ах, вот как! Каким же способом эти милые люди хотят от нас избавиться?

— Обыкновенным: когда заснем, нам перережут горло.

— Так, так… Примитив. И что ответил Господин Хо?

— Сказал, что сам знает, когда и что нужно делать. Удовлетворены информацией?

— Вполне. Спасибо, юноша бледный со взором горящим[152].

— Что вы собираетесь делать, Сергей Александрович? Нужно предотвратить преступление.

— Ничего.

— То есть?

— Ничего предпринимать не будем. Будем выполнять свой долг. Вот так, юноша бледный.

— Но нас убьют!

— Весьма вероятно. И что же? Вы приехали на воскресный пикник? Зачем тогда пугаться? Все под богом ходим, особенно сейчас. Не нужно было выпускать из рук мамочкину юбку.

— Пользоваться своей властью, чтобы оскорблять подчиненного, который в силу своего положения не может вам ответить, недостойно дворянина.

— Все мы в одном ранге — шпионы и диверсанты! Ладно, господин переводчик, не ершитесь. Напрасно вы думаете, что ваш покорный слуга так прост и наивен, что ничего вокруг не видит, не замечает, не знает, с кем имеет дело. Заблуждаетесь, юноша! Я насквозь вижу всю эту гнусную камарилью[153], с которой свела нас судьба в лице полковника Кудзуки. Не верю никому ни на грош. Сплю вполглаза. Постоянно контролирую и проверяю всех: в противном случае я не прожил бы в Китае столько лет. Я прошел хорошую школу, многому научился. Хунхузы что-то замышляют? Что ж, за Господином Хо есть кому присмотреть… За предупреждение, однако, спасибо, береженого бог бережет.

Сообщение переводчика не слишком опечалило Горчакова, он с самого начала никому не доверял, хунхузам в особенности, хорошо зная их подлую натуру. Старый служака Лахно тоже заподозрил недоброе и еще вчера предупредил Горчакова о грозящей опасности. Лахно немного понимал по-китайски и каким-то образом уловил смысл коротких фраз, которыми обменивались Господин Хо и Безносый.

Не рассказать ли обо всем Маеда Сигеру? Он более других заинтересован в благополучном исходе акции. Впрочем, торопиться не следует: двоедушный толстяк коварен.

Нарушители расположились на короткий привал. Горчаков, отдав необходимые распоряжения, прилег, с головой накрылся плащом. Дождь шелестел по волглому[154] брезенту, убаюкивал, но сон не приходил, Горчаков сознавал, что окружен подлецами и мерзавцами, для которых нет ничего святого; сообщение переводчика вывело его из равновесия. Повсюду мерещилось предательство, Господину Хо, да и остальным ничего не стоит воткнуть ему ночью нож в сердце. Зачем? Чтобы обобрать — хунхузы грабят даже нищих. Впрочем, чепуха. Попался бы он им раньше…

В траве зашуршало, Горчаков заворочался, порскнули прочь лесные мыши. Постепенно Горчаков успокоился — в конце концов, дело делается, нужно собраться, сжать нервы в кулак, выполнить задание и вернуться. Разумеется, больше на подобные авантюры не соглашаться ни за какие коврижки: пусть Кудзуки подбирает исполнителей вроде Хо или толстомордого Сигеру.

— Вашбродь[155], вставайте! — шепнул Лахно.

Горчаков пружинисто вскочил, отбросив мокрый плащ, — в предрассветном сумраке маячили верхоконные.

— Пора, вашбродь.

— Веди отряд! — приказал Горчаков. — Да смотри не отклоняйся от маршрута.

— Слушаюсь!

Ехали долго, Горчаков подшучивал над дремавшим Лещинским. Позади послышался топот, подъехал Мохов.

— Арсений Николаевич, доброе утро!

— Здорово ночевали, господин командир. Можно вас на пару слов, по секрету?

— Что ж, посекретничаем. Господин переводчик, надеюсь, не соскучится.

— Как-нибудь переживу…

Горчаков поехал вперед, Мохов покусывал вороной ус.

— Ну-с, что у вас за секреты, Арсений Николаевич?

— Невеселые. Дальше идти нельзя.

— Почему?!

— Впереди — засада. Километров двадцать отсюда. Пограничники.

— Откуда сведения? — недоверчиво спросил Горчаков. — Во сне привиделись или сорока на хвосте принесла?

— Человек мой в разведку ходил. Высмотрел.

— С головным дозором пошел? Самовольничаете? Ну, я этому Лахно всыплю…

— Подождите! Зыков Ефрем наперед дозора поспешил. Он всю жизнь в тайге, привычен зверя тропить. Вот узрил[156]. А дозорных задержал до вашего распоряжения.

— Да как он смел, мерзавец!

— Э, Сергей Александрович! Лучше подумаем, что теперь делать? Идти туда нельзя.

— А маршрут?! Нам как раз к той сопке и нужно. А от нее — круто на запад. Забыли?

— Помню. Только заказано нам туда. Повяжут всех либо положат. А я ни того, ни другого не желаю. Я еще на своей свадьбе погулять хочу — обещал Ганке.

— Ладно. Зовите своего следопыта.

Ефрем Зыков глядел исподлобья, держался независимо; Горчаков, взбудораженный неприятной новостью, обрушился на мужика:

— Ты, такой-сякой, зачем туда полез? Как службу несешь, негодяй! Зачем прешься впереди головного дозора? Как только тебя не подстрелили! Правда, невелика потеря, коли жизнью не дорожишь, дело хозяйское. Но из-за тебя могли отряд обнаружить. Кто приказал идти в разведку?

— Арсений Николаевич велел. Мы под ним ходим…

— Под ним?! Я тебе покажу, сволочь!

— Ты меня не сволочи, набольший[157], я этого не терплю! Что я такого наделал? Ты мне в ножки поклониться должен, я, может, большую беду отвел. Упредил то исть.

— Упредил! На это головной дозор есть. Зачем тебе понадобилось подменять его функции? Отвечай!

— Ничего никому я не подменил. Дозор твой, извиняй на верном слове, — тьфу! Курям на смех! Ну, что косорылые в таких делах смыслят? Им бы грабануть кого, тут они — со всей душой. А тайга обхождение любит, с ней за всяко-просто не можно. Тут нога должна мягче тигровой лапы ступать, чтоб ни один сучок не хряпнул. А мы сызмальства тому обучены.

— Но тебя же могли подстрелить дозорные!

— Куды им! Рядом проехал, а они и не слыхали. И ты, набольший, на меня