Шесть недель прошло после той ночи, когда в болезни и печалион записал эти сентиментальные строки. Он оказался пленником в этом доме иоставался им вплоть до этого самого момента.

Майкл закрыл дневник, положил его в кожаную сумку, которуюзажал под рукой, и поднял чемоданы. Он спустился по лестнице, ступая не оченьуверенно, так как руки были заняты и он не мог держаться за перила, однако судовольствием отметил про себя, что теперь не испытывает ни приступаголовокружения, ни проявления слабости в любой другой форме…

А если он ошибается в оценке своего состояния, что же, лучшеумереть в действии.

Роуан стояла на веранде, разговаривая с Райеном, и Мона былатоже там, со слезами на глазах всматриваясь в Майкла с прежней преданностью.Одетая в шелк, она выглядела столь же изумительно, как и в любом другом наряде.Глядя на нее, Майкл видел то же, что и Роуан, то же, что он когда-то увидел,впервые встретив Роуан: юные выпуклости грудей, яркий румянец на щеках и блескв глазах. А также свойственную только ей ритмику едва уловимых движений. «Моедитя…»

Он сможет поверить в реальность этого, только когдабеременность подтвердится. Он будет беспокоиться о чудовищах и генах, когда этобудет необходимо. Он будет мечтать о сыне или дочери, когда такая возможностьстанет очевидной.

Клем быстро подхватил чемоданы и вынес их через открытыеворота. Майклу нравился этот новый водитель гораздо больше, чем предыдущий: емупришелся по душе его добродушный юмор и разумное отношение к реальнойдействительности. Он напоминал музыкантов, которых Майкл знавал когда-то.

Багажник машины был закрыт. Райен расцеловал Роуан в обещеки, и Майкл успел уловить конец его фразы:

– …Любое, что ты в дальнейшем сможешь сообщить мне.

– Только то, что все это скоро закончится, –попыталась успокоить его Роуан и тут же с волнением в голосе добавила: –Пожалуйста, ни на миг не отпускай охрану: риск слишком велик. И не оставляйМону одну, ни при каких обстоятельствах.

– Можете приковать меня цепями к стене, – пожавплечами, предложила Мона. – Так нужно было бы поступить с Офелией, чтобыона не утопилась.

– С кем? – переспросил Райен. – Мона, до сихпор я и в самом деле хорошо справлялся со всем, если учитывать, что тебетринадцать лет, и…

– Не горячитесь, Райен, – сказала она, –никто не понимает это лучше меня.

Мона невольно рассмеялась. Роуан стояла молча, озадаченная,внимательно всматриваясь в нее.

«Все, пора», – подумал Майкл. Он не мог вынести долгоепрощание Мэйфейров. Райен также чувствовал себя весьма сконфуженным.

– Райен, я свяжусь с тобой, как только будетвозможность, – сказал Майкл. – Мы встретимся с людьми Эрона. Узнаемвсе, что сможем. Ступайте в дом.

– Послушайте, вы можете сказать точно, куданаправляетесь?

– Нет, этого я сказать не могу, – ответила Роуан.Она отвернулась и пошла прямо к воротам. Внезапно Мона, стуча каблучками внизпо ступеням, побежала за ней, обвила руками ее шею и поцеловала.

На миг Майкл испугался, что Роуан никак на это неотреагирует, что она будет стоять как статуя, воспримет это отчаянное объятиеравнодушно. Но случилось нечто совершенно неожиданное. Роуан крепко прижала ксебе Мону, поцеловала ее в щеку, а затем погладила по волосам и приложила рукуко лбу.

– У тебя все будет хорошо, – сказала Роуан. –Только, пожалуйста, сделай все, о чем я тебя просила.

Райен последовал за Майклом вниз по ступеням.

– Не знаю, что и сказать, но хочу пожелать вамудачи, – сказал Райен. – Жаль, что я понятия не имею о том, что выдействительно собираетесь делать.

– Скажи Беа, что нам пришлось уехать, – сказалМайкл. – Думаю, не стоит посвящать остальных во все детали.

Райен кивнул, очевидно преисполненный подозрений ибеспокойства, поставленный в тупик.

Роуан уже сидела в машине. Майкл устроился рядом. Черезсчитанные секунды автомобиль пронесся мимо поникших ветвей деревьев, а Мона иРайен остались далеко позади – они стояли рядом в воротах и махали руками напрощание. Волосы Моны сверкали, как звездная россыпь, а Райен выгляделрастерянным и озадаченным.

– Похоже, он обречен вечно заниматься делами клана, ноникто никогда не скажет ему, что действительно происходит.

– Однажды мы попытались, – сказал Майкл. –Тебе надо было бы это видеть. Он не хотел ничего знать. И он будет делатьтолько то, что велишь ему ты. Что касается Моны, то в ее послушании я совсем неуверен. Но он исполнит все указания.

– Ты все еще сердишься.

– Нет. Я перестал сердиться, как только ты согласиласьс моими доводами.

Но это было не совсем так. Он все еще таил обиду за турешительность, с которой она собиралась уехать без него, за то, что не считалаего достойным спутником в этом путешествии, а видела в нем только хранителядома и защитника Моны. Впрочем, обида и злость не одно и то же.

Роуан отвернулась в сторону. Майкл воспользовался тем, чтожена на него не смотрит, и пригляделся к ней внимательнее. Она все ещеоставалась худой, слишком худой, но ее лицо никогда не казалось ему стольпрелестным. На ней был черный костюм нитка жемчуга, туфли на высоком каблуке –все это придавало ей какое-то грешное обаяние. Но она не нуждалась в такихухищрениях. Ее красота выражалась в правильности черт лица, в прямоте темныхбровей, столь живо изменявших выражение, и в мягких крупных губах, которые емусейчас захотелось с грубым мужским желанием раздвинуть поцелуем. Он жаждалразбудить ее, заставить снова расслабиться в его объятиях и полностью подчинитьсебе.

Таков был единственный способ овладеть ею, и так быловсегда.

Она протянула руку и нажала на кнопку, чтобы поднять кожануюпанель, отделявшую их от водителя. Затем обернулась к Майклу.

– Я была не права, – произнесла она без злости, нои без мольбы в голосе. – Ты любил Эрона. Ты любишь меня. Ты любишь Мону. Ябыла не права.

– Тебе нет нужды разбираться в этом, – ответил он.Ему тяжело было смотреть ей в глаза, но он решил для себя, что сделает это,чтобы успокоиться и перестать ощущать себя не то обиженным, не то отчаявшимся –каким он был в эту минуту.

– Но есть нечто такое, что ты должен понять, –сказала она. – Я не собираюсь быть доброй и законопослушной по отношению ктем, кто убил Эрона. Я не собираюсь отчитываться ни перед кем в своих поступках– в том числе и перед тобой, Майкл.