– Видите, – удовлетворенно отметила женщина. – Мы с нейвместе два года почти проработали, и никакой информации о Людмиле у меня нет.Придет утром, вежливо поздоровается – и за бормашину. Врачи иногда чай вместепьют, кофе, а она обычно отказывалась. Всегда любезно, но категорически. И спациентами никаких бесед, лишь по делу разговаривала, удивительная дама,абсолютно закрытая. У нас про нее никто ничего не знает. Да и уволилась непо-человечески, просто не вышла на работу в понедельник, а к ней пациентыявились, сидят, ждут. Ну я и пошла к главному узнать домашний телефонШабановой. Тут и выяснилось – уволилась и даже постоянным больным ничего несказала. Это же совсем без головы надо быть, чтобы клиентуру потерять! Внаше-то время!

Оставив докторицу изливать гнев в одиночестве, я мрачноуселась в «Вольво». Полный облом! Ну не подходила же она на улице к людям сласковой улыбкой и вкрадчивыми словами: «Разрешите обратиться…»

Наверное, вербовала новичков из пациентов. Только как узнатьих имена? Из известных мне людей зубы у Милы лечил только Рощин. Порывшись впамяти, я извлекла оттуда адрес детдома, в котором воспитывался Жора. Поедутуда, поговорю с директором, вдруг выплывет что-нибудь полезное. Слабая, тонкаяниточка, но других пока нет.

Интернат стоял в глубине отлично оборудованного двора.Асфальтовые дорожки чисто выметены, клумбы перекопаны, качели и турникпокрашены яркой краской цвета «берлинская лазурь».

От железных ворот до парадной двери тянулся огромныйзастекленный стенд «Наша гордость». Глаз побежал по фотографиям. В разные годыв этом детдоме воспитывались будущие врачи, директора заводов и даже одинкосмонавт. Снимка Рощина почему-то нет.

Я невольно улыбнулась от нахлынувших воспоминаний. Долгоевремя вместе со мной на кафедре работал профессор Радько, великолепный знатокнемецкого и французского языков, умница, любитель прекрасных дам, вкусной еды ихорошей выпивки.

В молодости он жил в Марьиной Роще. Во дворах вспыхивалидраки, и местные мальчишки постоянно ходили друг на друга «улицами». Вочередной разборке произошла трагедия. Кто-то из неуправляемых подростковвытащил финку и проткнул противника. Арестовали всех, Радько тоже. Суд суровонаказал драчунов, Михаил Андреевич получил пять лет колонии общего режима иотсидел от звонка до звонка.

Очевидно, с детства будущий профессор отличался незауряднымхарактером, потому что за решеткой не опустился. Окончил школу и началсамостоятельно учить языки. На свободу вышел с твердым желанием продолжитьобразование, связей с бывшими «коллегами» по бараку не поддерживал, одноготяжелого урока хватило на всю оставшуюся жизнь.

Михаил Андреевич написал сначала кандидатскую, потомдокторскую диссертации, выпустил несколько книг и учебников, приобрелавторитет. Своего уголовного прошлого профессор Радько никогда не скрывал, всев институте знали, что в молодости он «отмотал срок».

Однажды в понедельник Михаил Андреевич появился на порогекафедры с растерянным лицом. Я как раз проверяла контрольные. Обратив вниманиена его слегка обескураженный вид, поинтересовалась:

– Новая дама или просто позволили себе лишнюю рюмашку?

Михаил Андреевич вздрогнул:

– Не поверите, Дашенька, какая со мной история в выходныеприключилась.

В пятницу вечером ему позвонили.

– Здравствуйте, товарищ доктор наук, – раздался из трубкиголос со знакомыми командными интонациями. – Учреждение УУ 1906/7 беспокоит.

Радько почувствовал себя неудобно. Это номер колонии, где онкогда-то в тоске считал дни до освобождения.

– Вы должны нам помочь, – заявил начальник.

– Чем? – осторожно осведомился профессор.

Выяснилось, что администрация исправительного заведенияприглашает к себе бывших «сидельцев». Но не всех, а только тех, кто, «твердостав на путь исправления, достиг больших профессиональных высот».

– Ваш приезд будет иметь огромное воспитательное значение, –басил в трубку «хозяин». – Глядя на ваш пример, многие возьмутся за ум. Неволнуйтесь, на машине туда-обратно отвезем, в столовой накормим.

Радько крякнул, вспомнив «рыбкин супчик», и согласился.

Рано утром, в воскресенье, у дома посигналила черная«Волга». Там уже сидели двое. Молодой, сильно потеющий парень в форме,представившийся капитаном Тарасовым, и здоровенный мужик.

– Колян, – представился здоровяк, протягивая МихаилуАндреевичу огромную жесткую ладонь, – шахтер, Герой Социалистического Труда,тоже, так сказать, из бывших.

Дорога заняла меньше часа. Когда впереди показалисьзнакомые, выкрашенные темно-зеленой краской ворота, профессор невольнопоежился. В голове возникли воспоминания о шлюзе, куда сейчас загонят машину, иунизительном обыске.

Но «Волга» притормозила у административного корпуса. Там, скособоким караваем в руках, маялась парочка толстоногих девушек в защитнойформе.

– Итит твою налево, – восхитился Колян, – вот уж не думал,что меня так здесь встречать станут!

Михаил Андреевич понимающе хмыкнул и машинально пошевелиллопатками. В его прошлый приезд сюда, много лет назад, конвоиры надавали ему подороге довольно ощутимых тумаков всего лишь за то, что парень не смог сдержатьслез, поняв, где придется провести томительные пять лет.

Девчонки вручили каравай, появился «хозяин» зоны. Обняв ирасцеловав гостей, он сообщил:

– Все в клубе, ждут не дождутся.

Залязгали автоматические замки, заскрипели многочисленныежелезные двери, и Радько пожалел, что согласился приехать, – слишком сильныоказались воспоминания.

Наконец вышли на широкую асфальтированную дорожку, ведущую кклубу, и Михаил Андреевич замер. Прямо перед гостями на железных стойках реялогромный транспарант. «Аллея славы. Заключенный, помни: твердо став на путьисправления, ты можешь достичь в жизни всего. Посмотри на эти лица – они тожеотбывали срок в нашем учреждении».

На секунду в душе профессора поднял голову преподаватель, ион хотел ехидно заметить, что сидели в колонии не только лица, но и телаосужденных. Однако язык прирос, потому что Михаил Андреевич узрел саму аллеюславы.

По бокам дорожки помещались стенды с фотографиями. СнимокРадько открывал экспозицию. Администрация обладала только одной карточкойпрофессора – той самой, со справки об освобождении. И Радько отлично помнил,как его снимали.