В результате Алексей Николаевич плескался в ванне и наслаждался одиночеством. Банщика он услал за пивом, вручив ему рубль. Тихо, комфортно, словно ты в дворянских номерах у наследников Воронина, а не в тюрьме.

Согревшись, сыщик вылез и стал обтираться мочальной рукавицей. Вдруг между лопаток у него захолодило. Лыков резко развернулся. Перед ним стоял кудлатый мужик в казенном исподнем, в руке у него было шорное шило. Мужик сильно косил: один его глаз уперся Алексею Николаевичу в грудь, а второй смотрел вбок…

– Ну? – хрипло спросил сыщик. – Ты чего приперся? Зачем тебе в бане шило?

Кудлатый сделал шаг вперед. Лыков тут же принял оборонительную стойку, выставив вперед кулаки. Мужик перевел один глаз на выпуклые бицепсы противника: ясно было, что он впечатлен и не решается напасть первым.

– Брось его и уходи, – приказал сыщик, берясь за тяжелую дубовую ряжку[91]. – Не то убью.

И замахнулся. Этого оказалось достаточно. Незнакомец кинул шило в угол и выбежал прочь.

Алексей Николаевич сел на скамью и медленно унял дыхание. Что это было? Кудлатый на психованного не похож. Привет из татебного отделения? Очень вероятно. А дальше? Не ввалятся ли сейчас трое-четверо глотов, чтобы напасть на безоружного толпой? Лыков хотел подобрать с пола инструмент, но не успел. Вместо глотов явился его банщик с двумя бутылками пива:

– Вот, извольте. Сдачи гривенник. Ой! Тут на полу шило чье-то валяется… Какое большое… Я уходил, его не было.

– Возьми себе, и сдачу тоже.

Парень поднял опасную штуку, рассмотрел ее и засунул в сливную трубу:

– Ну к чертям. Еще найдут. Им же убить можно. Париться желаете?

– Желаю.

– Ага. Через пять минут освободится, там пока бродяги. Давайте, ваше высокородие, я вам покуда кровь разгоню. У французов это называется массаж. Еще маслицем могу намазать, из самой Палестины привезли.

– Валяй.

Через четверть часа Лыков отпыхивался в раздевальне, цедя пиво. Когда появился околоточный, сыщик его спросил:

– Тут ходил один. Кудри как у итальянца, а глаза смотрят в разные стороны. Не знаешь, кто это?

– Косоглазый? Пашка Адуй. Грабитель из неважных. А что?

– Да видишь ли, он пришел ко мне с шорным шилом. Один на один, когда банщика не было.

Федор так и сел:

– Пашка? С шилом? Вот сучий потрох!

– Поясни.

– Эх, Алексей Николаич. Дурак я, дурак! Надо было мне от вас ни на шаг не отходить. Адуй давеча проиграл в карты всю свою квитанционную книжку. Ну и… попросил отыграться.

– «Иванам» проиграл? – сообразил Алексей Николаевич.

– Не им, а шулерам. Сидят тут двое. Но, полагаю, это им «иваны» поручили. Ах я, дурак…

Пакора вскочил:

– Но как вы отбились?

– Вот так сделал, – сыщик напряг огромный бицепс. – И сказал: брось, не то убью.

– И Пашка бросил?

– Да.

– Повезло. Однако в следующий раз они другого пришлют. Уж не перечьте, я при вас теперь всегда буду.

Полицейские помолчали, потом околоточный осторожно спросил:

– Это они за то, что вы жиганов побили? Или старые счеты сводят? Вы кого-то из головки лично арестовывали?

– Черт эту свору разберет. Надо сходить, посмотреть на них.

– Куда сходить? В Шестое отделение?

– Да. Может, кого и узнаю.

– Тогда завтра днем, – посоветовал Пакора. – И меня возьмите с собой. При свете они вас тронуть не посмеют, а двоих тем более. Но… – Околоточный замешкался: – Но… Что-то тут не сходится. Просто за то, что вы поколотили Васю Долбни Башка, убивать не полагается. Ведь Адуй не бог весть какая птица. Враз лопнет, если нажать. Или я не все знаю, Алексей Николаевич?

– Не все, Федор Автономович. Я ведь сюда не просто так попал. Тут интрига, заморская, серьезная…

И Лыков рассказал новому телохранителю о заговоре англичан против него.

Пакора поверил сразу и безоговорочно. Он сказал:

– Подлое племя живет на том острове. Мне и Головков с Крештоповым говорили: опасайся их. Друзья это мои…

– Я помню.

– М-да… То есть, если я правильно вас понял, они кому-то заказали ваше смертоубийство.

– Да, как только Салатко-Петрищев сообщил, что Лыков отказался сойти с тропы войны.

– Какой тропы? – смешался околоточный надзиратель.

– А, так в книгах про индейцев говорят…

– Да? Не читал. Но быстро фартовые сработали. Прислали парня, который карточный должник.

– Очень похоже на то, Федор.

Опять полицейские надолго замолчали. Лыков снова послал банщика за пивом. Ему не хотелось возвращаться в камеру. В раздевальне скопилось чуть не полсотни арестантов, в такой толпе сыщика точно не убьют. А пока идешь из Тюремного переулка на Крюков канал, черт знает что может случиться… Администрация экономила электричество, и закоулки в переходах с этажа на этаж были темными. А на первом этаже потолки сводчатые, там особенно сумеречно. Идти к себе лучше вдвоем с Федором. И как-то надо его отблагодарить за это…

Суббота закончилась для Лыкова благополучно. Они с Пакорой вернулись в «легавую» камеру целыми и невредимыми. Но сыщик уже знал, что охота на него объявлена. Неспроста косоглазый налетчик влез в банное отделение с шорным шилом. Такое достанет до сердца… Следовало принять меры, но какие? Рассказать смотрителю? Кочетков посадит Адуя в карцер, тот не сознается. Лыков, мол, врет или ему показалось. Ничего не докажешь. Ходить теперь всегда вдвоем? А есть ли у него право рисковать жизнью Федора? Конечно, двоих не атакуют – слишком опасно. Но могут приговорить околоточного. Необязательно убивать, можно втянуть в драку, чтобы засадить в карцер. И когда сыщик снова останется один, напасть. Но уже всерьез.

Прошло еще несколько дней. Алексей Николаевич не без усилий заставлял себя покидать коридор. Иначе можно увязнуть в страхе и стать другим человеком: вечно трясущимся, маниакально боящимся за свою жизнь…

Вдруг произошло новое покушение. Татебный коридор не стал откладывать дело в долгий ящик. Однажды Лыков заболтался со старшим надзирателем и пропустил обед. Из кухмистерской доставили судки, на этот раз арестант заказал суп харчо, к которому пристрастился в Тифлисе. Целый час судки остывали, и, когда Алексей Николаевич взялся наконец за ложку, харчо уже стал едва теплым. Арестант зашел в сборную и попросил подогреть суп на бензинке. Надзиратели завели ее себе в складчину для подобных целей.

Добрые люди пошли навстречу знатному узнику. Поблагодарив их, сыщик с судком вернулся к себе в камеру. И увидел жутковатую картину. Огарков стоял на коленях перед парашей, его выворачивало наизнанку. Он бился головой об фаянс, едва успевая дышать… Лицо белее мела, жилы на шее вздулись – казалось, несчастный писака вот-вот отдаст концы. Над ним навис растерянный Пакора и не знал, что предпринять.