По дороге были фермы, стоявшие уже много лет, и новые дома вновых кварталах на голой и красной, как рана, земле. К одному из такихкварталов Ингер и свернул. Там было полно больших и красивых домов, оченьсовременных. Вдоль дороги – тоненькие деревца, привязанные к кольям. Эта жалкаяпоросль трепетала на осеннем ветру, и несколько листиков цеплялись к тонким,как паучьи ножки, веткам. Здесь был лес, пока не прошли бульдозеры. И зачемпроектировщики снесли все старые деревья, а потом посадили саженцы, которые ещенесколько десятилетий не будут иметь приличного вида?

Мы остановились возле коттеджа, оформленного под деревянный,который был больше любого настоящего деревянного дома. Слишком много стекла,голый двор цвета ржавчины. Белый гравий, покрывавший подъездную дорожку, явнопривезли за много миль. Местный гравий был красен, как местная земля.

Ингер начал обходить машину – чтобы открыть мне дверь,наверное. Я открыла ее сама. Ингер, кажется, слегка растерялся, но виду неподал. А я никогда не понимала, почему совершенно здоровый человек не может самсебе открыть дверь. Особенно дверцу автомобиля, когда мужчина должен обойти еевокруг, а женщина сидит, как... как бревно.

Ингер повел меня вверх по ступеням веранды. Отличнаяверанда, достаточно широкая, чтобы сидеть там в летние вечера. Сейчас же онабыла сплошь голое дерево и большое картинное окно с задвинутыми шторами,выполненное как окно амбара, а над ним повсюду нарисованы фургонные колеса.Очень деревенский пейзаж.

Ингер постучал в резную деревянную дверь. В середине дверибыла панель свинцового стекла, высокая и сверкающая, предназначенная скорее длядекорации, чем чтобы сквозь нее смотреть. Он не подождал, пока дверь откроется,а открыл ее ключом и вошел. Если он не ждал, что ему откроют, зачем былостучать?

В доме было сумеречно от действительно красивых штор,отгораживающих от густого солнечного света. Полы полированного дерева былиничем не покрыты. Решетка тяжелого камина без экрана, камин холоден. Весь домбыл новый, не пользованный, как рождественская игрушка. Ингер, не задумываясь,пошел вперед в деревянный коридор, а я последовала за его широкой спиной. Он неоглядывался, успеваю ли я за ним. Очевидно, когда я дала понять, что дверь мнеоткрывать не надо, он решил, что дальнейшая галантность излишня.

Мне это годится.

Вдоль всего коридора через широкие простенки шли деревянныедвери. Ингер постучал в третью слева. Чей-то голос ответил:

– Войдите!

Ингер открыл дверь и вошел. Потом придержал для меня дверь,стоя возле нее очень прямо. Кто же это такой там в комнате, кто может Ингератак построить? Только один способ выяснить.

Я вошла в комнату.

На северной стене был ряд окон с тяжелыми шторами. Тонкий лучсолнца перерезал комнату, выделив полосу на большом и пустом столе. За столом вбольшом кресле сидел человек.

Он был очень мал, почти лилипут или карлик. Я бы сказала,что карлик, но у него не было выступающей челюсти или укороченных рук. И подотлично сшитым костюмом он казался вполне правильно сложенным. У него почти небыло подбородка, лоб был скошен назад, и это привлекало внимание к широкомуносу и развитым надбровным дугам. Что-то было знакомое в этом лице, будто я егоуже где-то видела. Но я знала, что ни одного человека такого вида среди моихзнакомых никогда не было. Очень необычное лицо.

Я глядела на него, чувствуя, что озадачена, и это мне ненравилось. Потом я перехватила взгляд его глаз; они были чисто карие иулыбались. Темные волосы были подстрижены чуть ли не по одному – очень дорогаястрижка, и уложены феном. Он сидел в кресле за своим чистым полированным столоми улыбался мне.

– Мистер Оливер, это Анита Блейк, – сказал Ингер, всееще застыв у двери.

Человек поднялся с кресла и обошел вокруг стола, протягиваямне маленькую, правильной формы руку. Он был ростом четыре фута и ни дюймабольше. Рукопожатие у него было твердым и куда сильнее, чем можно былопредположить по его виду. Краткое пожатие, и я ощутила силу в этой маленькойфигуре. Он не казался на вид мускулистым, но была в нем какая-то легкая сила –в лице, руке, осанке.

Он был низкорослым, но не считал это недостатком. Мне этонравилось. Совпадает с моим мироощущением.

Улыбнувшись, не разжимая губ, он сел в свое большое кресло.Ингер принес из угла стул и поставил его перед столом. Я села; Ингер осталсястоять у закрытой теперь двери. И стоял по стойке “смирно”. Человек в креслепользовался у него уважением. И мне он тоже вроде бы нравился. Впервые в жизни.Обычно я с первого взгляда склонна не доверять.

Я поняла, что улыбаюсь. Мне было тепло и приятно смотретьему в лицо, будто он был мой любимый дядюшка, от которого у меня нет секретов.Я нахмурилась. Что за чертовщина со мной творится?

– Что тут делается? – спросила я.

Он улыбнулся, и глаза его заискрились в мою сторону.

– Что вы имеете в виду, мисс Блейк?

Голос был мягкий, тихий, густой, как сливки в кофе. Егоможно было почти попробовать на вкус. Приятная теплота в ушах. Я знала толькоодин еще голос, который умел вытворять такие штуки.

Я уставилась на тонкую полоску солнечного света в дюйме отруки Оливера. Яркий день. Этого не может быть. Или может?

И я всмотрелась в очень живое лицо. Нет и следа той чужести,которая выдает вампира. И все же его голос, это теплое чувство уюта – нет, этовсе неестественно. Я никогда никому не доверяла и не симпатизировала с первоговзгляда. И сейчас начинать не собиралась.

– Отлично работаете, – сказала я. – Просто отлично.

– Что же вы имеете в виду, мисс Блейк?

В этот пушистый голос можно было завернуться, как в любимоеодеяло.

– Перестаньте!

Он вопросительно посмотрел на меня, будто недоумевая.Актерская игра была великолепна, и я поняла почему: это не была игра. Я бываларядом с древними вампирами, и ни один из них не мог сойти за человека – воттак. Этого можно при вести куда угодно, и никто не узнает. Ладно, почти никто.

– Поверьте мне, мисс Блейк, я ничего не пытаюсь делать.

Я сглотнула слюну. Было это правдой? Был он настолько силен,что ментальные трюки и голос действовали автоматически? Нет. Если Жан-Клодможет этим управлять, то и это создание тоже может.

– Уберите ментальные фокусы и отключите голос, о’кей?Если хотите говорить по делу, говорите, а трюки бросьте.

Его улыбка стала шире, но все еще не настолько, чтобы сталивидны клыки. Несколько сотен лет тренировки дают возможность выучить этуулыбку.

И он рассмеялся. Это был чудесный смех, как теплая вода,падающая с высоты. В него хотелось прыгнуть и купаться в нем.

– Прекратите!

Сверкнули клыки, и смех прекратился.