Несмотря на то, что он был уже болен, ее отец ходил наэкстренное городское собрание. Фрэнни, чувствуя себя как во сне, отправиласьвместе с ним.

Зал собраний был переполнен. Многие чихали, кашляли исморкались. В результате было принято решение о закрытии города. Никто несможет в него попасть. Если кто-то захочет уехать — пожалуйста, разумеется,если он понимает, что обратно ему уже не вернуться. Дороги, ведущие из города,в особенности — шоссе № 1, должны быть забаррикадированы грузовиками, ивооруженные добровольцы будут стоять на посту. Если кто-то все-таки попытаетсяпробраться в город, он будет застрелен.

Небольшая группа человек из двадцати требовала, чтобыбольные немедленно были выдворены за пределы города. Их предложение былоотвергнуто подавляющим большинством голосов, так как к вечеру двадцатьчетвертого почти у каждого жителя города, даже если сам он был пока здоров,были больные родственники или близкие друзья. Многие из них верили сообщениям отом, что скоро появится вакцина. «Как мы потом посмотрим в глаза друг другу, —восклицали они, — если, повинуясь беспричинной панике, мы поступим со своимиземляками, как с париями?»

Тогда поступило предложение выдворить из города всехдачников.

Дачники мрачно заявили, что за счет налогов, которые ониплатят за свои коттеджи, существуют городские школы, дороги, пляжи. Если ихвыдворят, жители Оганквита могут быть уверены, что больше сюда они не вернутся.И тогда местные жители могут вновь заняться промыслом омаров, съедобных моллюскови морских ежей. Предложение о выдворении дачников было провалено солиднымбольшинством голосов.

К полуночи баррикады были построены, а к утру двадцатьпятого числа три или четыре человека были убиты. Это были люди, в паникепокинувшие Бостон и устремившиеся на север.

К вечеру большинство добровольцев на баррикадах заболелисами, покраснели от жары и постоянно опускали оружие, чтобы высморкаться.

К утру вчерашнего дня отец Фрэнни, возражавший против самойидеи баррикад, слег в постель, и Фрэнни стала при нем сиделкой. Он не разрешилей отвезти его в больницу. Если ему суждено умереть, — сказал он, — то он хочетумереть у себя дома.

После полудня движение на дорогах совсем прекратилось. ГусДинсмор, сторож пляжной автостоянки, сказал ей, что на дороге скопилось столькомашин, что даже те водители, которые еще способны были вести свои автомобили,не имели возможности проехать. У Гуса, до вчерашнего дня чувствовавшего себяпревосходно, начался насморк. Собственно говоря, единственным здоровымчеловеком в городе, кроме Фрэн, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер по имениГарольд. Сама Эми умерла как раз перед первым городским собранием, и еененадеванное свадебное платье так и осталось висеть в шкафу.

Сегодня Фрэн не выходила. Она никого не видела с тех пор,как вчера заходил Гус. Несколько раз за это утро она слышала шум мотора, одинраз до нее донесся звук двойного выстрела из двустволки. Это были единственныезвуки, нарушившие воцарившуюся в городе гробовую, ирреальную тишину.

Почти уже час Фрэнни сидела на кухне перед тарелкой с кускомземляничного пирога. Тупое, полувопросительное выражение застыло на ее лице. Вхолодильник было встроено автоматическое устройство для изготовления льда, ивремя от времени изнутри раздавался холодный стук — еще один кубик был готов.Две мысли, вроде бы не имевшие между собой никакой связи, стали зарождаться вее мозгу. Прислушиваясь к постукиваниям кубиков в холодильнике, онасосредоточилась на них. Первая мысль сводилась к тому, что ее отец мертв: онумер у себя дома, и, возможно, ему это было по душе.

Вторая мысль имела отношение к погоде. Стоял прекрасный,безупречный летний день. Ярко светило солнце, и Фрэнни видела, что термометр закухонным окном показывает почти восемьдесят градусов по Фаренгейту. Прекрасныйденек, и ее отец мертв. Существует ли между двумя этими мыслями какая-то связь?

Она задумалась. Взгляд ее стал смутным и апатичным. Ее мыслькружила вокруг проблемы, а потом отвлекалась на другие предметы. Но рано илипоздно она снова возвращалась назад.

Стоял прекрасный теплый денек, и ее отец был мертв.

Это немедленно привело ее в чувство, и она зажмурила глаза,как от удара.

В тот же самый момент ее руки инстинктивно схватились заскатерть, и тарелка полетела на пол. Она лопнула словно бомба, и Фрэннизакричала, впившись ногтями себе в щеки. Блуждающая, апатичная неопределенностьисчезла из ее глаз, которые внезапно стали смотреть остро и прямо. Словно ейзакатили сильную пощечину или поднесли к носу пузырек с нашатырем.

Нельзя оставлять труп в доме. Только не в разгар лета.

К ней вновь стала возвращаться апатия, затуманивая очертаниямысли. Она снова стала прислушиваться к звукам падающих ледяных кубиков.

Она встала, подошла к раковине, открыла на полную мощь кранс холодной водой и стала плескать ее себе на лицо. Она может раздумывать о чемугодно, но одну проблему она должна решить. Должна. Она не может оставить его впостели в дни, когда июнь превращается в июль. Это будет слишком похоже нарассказ Фолкнера «Роза для Эмили», который включают во все институтскиеантологии. «Роза для Эмили». Отцы города не знали, откуда исходил этот ужасныйзапах, но, спустя немного времени, он исчез. Он… Он…

— Нет! — вскрикнула она громко в залитой солнцем кухне.

Она начала быстро ходить из стороны в сторону. Ее перваямысль была о городском морге, но кто… кто…

— Не пытайся уйти от этого! — закричала она яростно. — Ктопохоронит его?

Вместе со звуком ее голоса пришел и ответ. Он был абсолютноясен. Она, конечно. Кто же еще? Только она.

В половину третьего днем она услышала, как к дому подъезжаетмашина. Она положила лопату на край ямы — она копала яму в саду, междупомидорами и салатом-латуком — и обернулась, слегка испуганно.

Это была новая модель «Кадиллака» бутылочного цвета, и изоткрывшейся двери выходил толстый шестнадцатилетний Гарольд Лаудер. Фрэннипочувствовала внезапный приступ неприязни. Гарольд ей не нравился, и она незнала ни одного человека, который бы относился к нему иначе — это относилось ик его покойной сестре Эми.

Гарольд издавал литературный журнал средней школы Оганквитаи писал странные рассказы в настоящем времени или от второго лица, а иногда ито, и другое вместе. «Ты проходишь по бредовому коридору, прокладываешь путьсквозь расщепленную дверь и смотришь вверх на гончие звезды…» — таков был стильГарольда.

Волосы Гарольда были черными и жирными. Он был довольновысоким и весил почти двести сорок фунтов. Он предпочитал ковбойские ботинки сострыми носами, широкие кожаные ремни, которые ему приходилось постоянноподтягивать, так как его живот был значительно толще задницы, и цветастыерубашки, которые развевались на нем, как паруса.