— Кто-то появится, — сказала Фрэнни. — Через некотороевремя. Когда эта болезнь, наконец, кончится.

— Кто?

— Кто-то сильный, — сказала она неуверенно. — Кто-то, ктосможет… ну… привести все в порядок.

Он горько засмеялся.

— Милая ты моя детка… извини, Фрэн. Фрэн, все это сделалисильные люди у власти. Они здорово умеют приводить все в порядок. Одним махомони разрешили все проблемы — экономическую депрессию, загрязнение окружающейсреды, нехватку топлива, холодную войну. Да, они все привели в полный порядок.Они разрешили проблемы тем же способом, которым Александр распутал Гордиев узел— просто разрубив его пополам.

— Но ведь это просто новый вирус гриппа, Гарольд. Я слышалапо радио.

— Мать-Природа не работает такими методами, Фрэн. Это утвоих сильных людей у власти есть свора бактериологов, вирусологов иэпидемиологов, засевших в каком-нибудь правительственном учреждении и занятыхизобретением всяких новых зверюшек. А потом какая-нибудь хорошо оплачиваемаяжаба говорит: «Смотрите, что я придумал. Убивает почти всех». Ну разве это непрекрасно? Ему дают медаль и увеличивают зарплату. А потом кто-нибудь разбиваетпробирку… Что ты будешь делать, Фрэн?

— Хоронить отца, — ответила она мягко.

— Ой… ну конечно. — Он быстро посмотрел на нее и сказал:

— Послушай, я собираюсь уехать отсюда. Из Оганквита. Если яостанусь здесь еще на какое-то время, то действительно сойду с ума. Фрэн,почему бы тебе не поехать со мной?

— Куда?

— Пока не знаю.

— Ну, когда будешь знать, приди и спроси меня еще раз.

Гарольд просиял.

— Хорошо. Так я и сделаю. Видишь ли, дело в том… — Онзапнулся и сошел с крыльца, словно в каком-то полусне. Его новые ковбойскиеботинки сверкали на солнце. Фрэн наблюдала за ним с грустным недоумением.

Он помахал ей перед тем, как сесть за руль «Кадиллака». Фрэнподняла руку в ответ. Он неумело дал задний ход. Машина дернулась влево ираздавила некоторые из цветов Карлы. Наконец, он вырулил на дорогу и чуть непопал в канаву. Потом он просигналил два раза и укатил. Фрэн смотрела емувслед, пока он не скрылся из виду, а потом вернулась в сад своего отца.

После четырех часов дня, пересиливая себя, она подняласьнаверх шаркающей походкой. В висках у нее стучала тупая головная боль,вызванная жарой и переутомлением. Она решила было отложить это на один день, новедь будет только хуже. В руках она несла лучшую дамасскую скатерть своейматери, предназначенную исключительно для гостей.

Все было не так хорошо, как она надеялась, но и не такплохо, как она страшилась. На лице у него были мухи, и кожа потемнела, но унего был такой сильный загар от работы в саду, что это едва было заметно.Запаха не чувствовалось, а запаха-то она и боялась сильнее всего.

Он умер на двуспальной кровати, которую годами разделял сКарлой. Фрэнни положила скатерть на половину матери и, сглотнув слюну,приготовилась перекатить отца на его саван.

На Питере Голдсмите была надета полосатая пижама, и она былапоражена легкомысленным несоответствием этого одеяния данному случаю, но придетсяобойтись тем, что есть. Она не могла даже подумать о том, чтобы переодеть его.

Напрягшись, она ухватила его за левую руку — она былатвердой, как мебель — и перекатила его на скатерть. Отвратительный, протяжныйзвук раздался из его рта, словно туда забралась цикада и завела там своюнескончаемую песню.

Она взвизгнула, отшатнулась и сшибла прикроватный столик.Его расчески, щетки, будильник, небольшая кучка мелочи, несколько булавок длягалстука и запонок со звяканьем упали на пол. Теперь она почувствовала запах,омерзительный запах разложения, и последняя защитная дымка вокруг неерассеялась. Теперь она знала правду. Она упала на колени, обхватила рукамиголову и зарыдала. Она хоронит не какую-нибудь куклу ростом с человека, онахоронит своего отца, и последнее — самое последнее — человеческое свойство,которое от него осталось, это крепкий, ядовитый запах, распространившийсятеперь по комнате. А скоро и он исчезнет.

Постепенно она пришла в себя, и к ней вернулось сознаниепредстоящей работы. Она подошла к нему и перевернула его на спину. Он издал ещеодин рыгающий звук, на этот раз тихий и угасающий. Она поцеловала его в лоб.

— Я люблю тебя, папочка, — сказала она. — Я люблю тебя,Фрэнни любит тебя. — Ее слезы капали на его лицо. Она сняла с него пижаму иодела его в лучший костюм. В нижнем ящике, под носками, она нашла его военныенаграды и приколола их к пиджаку. В ванной комнате она нашла детскую пудру«Джонсон» и напудрила его лицо, шею и руки. Сладкий, ностальгический запахпудры вновь заставил ее заплакать.

Она завернула его в скатерть, достала швейный набор матери изашила саван. С трудом ей удалось медленно опустить его тело на пол. Приподнявверхнюю часть тела, она очень осторожно опустила его по лестнице. Потом онаостановилась передохнуть. Воздух выходил у нее из легких с короткими, жалобнымистонами. Головная боль стала еще сильней.

Она протащила тело по прихожей и через кухню, а потомвытащила его на крыльцо. Вниз по ступенькам. Теперь снова надо отдохнуть. Землябыла освещена золотыми лучами заходящего солнца. Она села рядом с телом отца,положила голову на колени и снова дала волю слезам. Щебетали птицы. Наконец онасмогла вытащить его в сад.

К четверти девятого все было кончено. Она изнемогала отутомления. Волосы повисли спутанными крысиными хвостами.

— Покойся в мире, папочка, — пробормотала она. — Пожалуйста.

Она оттащила лопату обратно в мастерскую отца. Пока онаподнималась по шести ступенькам крыльца, ей пришлось отдохнуть два раза. Невключая света она прошла через кухню и сбросила свои теннисные туфли, преждечем войти в гостиную. Она рухнула на кушетку и немедленно уснула.

Во сне она вновь поднималась по лестнице, направляясь котцу, чтобы исполнить свой долг и похоронить его надлежащим образом. Но когдаона вошла в комнату, то скатерть уже была на нем, и ее горе уступило местокакому-то другому чувству… очень похожему на страх. Она пересекла погруженнуюво мрак комнату, не желая этого делать, с одной лишь мыслью о том, что надобежать отсюда, но не в силах остановиться. Скатерть призрачно светилась всумерках, и внезапно она поняла: то, что там лежит, — это не ее отец. И то, чтотам лежит, вовсе не мертво.

Что-то — кто-то, исполненное омерзительного веселья, былопод скатертью, и лучше ей расстаться с жизнью, чем сдвинуть ее, но она… немогла… остановиться.

Ее рука вытянулась, замерла над скатертью и резко отдернулаее.