разболелась голова, что, вернувшись от мельника домой, Евдокия легла на кровать, да и пролежала так до ночи.

На вопросы отца, «чего там с Дуськой стряслось», мать объяснила, что вот, дескать, с учебы этой вернулась и лежит, говорит, голова шибко болит. После чего тот сделал вывод: «На что нужна эта грамота, ежели от неё только здоровью вред? Нечего там больше делать! Да и деньги целее будут».

На этом всё образование Евдокии и закончилось. Ни отец, ни мать её сами грамоты не знали, однако это не мешало им вести вполне крепкое хозяйство и жить довольно-таки даже богато по местным меркам. Ну, а уж коли сами, считай, жизнь так прожили, так и дети проживут.

«Кто бы знал тогда, что жизнь-то вон она как повернется, — думала Евдокия, домывая пол и вспоминая отца. Его увезли на санях с таежной заимки в райцентр в декабре тридцать седьмого, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. — Эх, тятя, тятя, вот оно как всё вышло-то». Конечно, с годами она худо-бедно выучилась и писать, и считать — всё-таки подсказали разные люди чего да как. С письмом дело обстояло хуже, а с цифрами получше. По крайней мере и десятки, и сотни могла складывать и отнимать хоть и медленно, но без ошибок. Только вот на счетах, чтобы так быстро да ловко, — раз! раз! — как это делают продавщицы в их магазине, так она не умела.

Крепко выжав тряпку и расправив её, Евдокия прислонила швабру к стене и подошла к прилавку, на котором возле весов стояли счёты: потертая деревянная рама со вставленными в неё стальными спицами, на которые нанизаны деревянные же костяшки. Она провела по счётам рукой. Быстро бросила одну костяшку пальцем в сторону, та звонко стукнула о раму. Евдокия кинула к ней ещё пару таких же костяшек и, вздохнув, вернула их на место.

— Дуся, ты всё? Управилась? — из двери, ведущей в подсобку, выглянул Прохор Лукич.

— Да, Прохор Лукич, — Евдокия отдернула руку от счёт и глянула на него. — Сейчас Клавдия придет, и домой пойду.

— Можешь идти, я её один дождусь, — кивнул заведующий магазином.

Он был ещё не очень стар и подпадал под призывной возраст, но на фронт его не взяли по состоянию здоровья. Прохор Лукич, будучи совсем ещё молодым парнем, воевал с немцами в Первую Мировую, был там травлен газом, поэтому легкие были у него не вполне здоровы. А если говорить честно, то совсем не здоровы — мужик начинал задыхаться, пройдя быстрым шагом каких-то метров пятьдесят, поэтому он старался всегда ходить размеренно, не торопясь. Сидячая работа заведующего магазином, которую он освоил незадолго до начала войны, была ему в самый раз, и в этом плане его жизнь не особо изменилась в последние годы.

— Хорошо, — кивнула в ответ Евдокия.

Пройдя в подсобку, она сняла серый халат, накинула овчинный тулуп, вязаный платок и, вернувшись в зал, взяла ведро с грязной водой, чтобы выплеснуть на улице. Но потом вдруг поставила его обратно и нерешительно посмотрела на заведующего магазином:

— Прохор Лукич…

— Чего тебе? — тот оторвал взгляд от скудного прилавка промтоварного отдела и мельком глянул на неё поверх очков.

— Прохор Лукич, а покажите мне как на счётах считать.

Заведующий удивленно повернулся к ней:

— Чего-чего? Зачем это тебе?

— Ну… мне интересно, — смутилась Евдокия.

Действительно, зачем это ей? Она и сама не знала, как объяснить внезапно появившееся желание. Хотя, нет… Всё же объяснить можно было, вот только она не осмелилась бы сказать об этом сейчас никому. Но внутри уже что-то тихонько подзуживало её: «А чего ты, хуже других, что ли? Они умеют, а ты что — дура совсем? Цифры ведь знаешь, считать их как‑никак умеешь, так, может, и на счетах выучишься. А там можно попробовать и в продавщицы попроситься. К тому же Зинка Вахрушева с продотдела как-то говорила, что хочет в райцентр переезжать со своими, вот и место будет».

— Покажите, пожалуйста, Прохор Лукич, — Евдокия смущенно улыбнулась. — Я быстро пойму, вы только разок покажите мне и всё.

Тот пожал плечами:

— Ну что ж, раз интересно, давай покажу, — он пододвинул к себе ближние счёты. — Смотри…

Евдокия подошла к заведующему, сняла с головы платок и стала внимательно глядеть на костяшки, затаив дыхание. Нужно было запоминать всё сразу, чтобы потом не переспрашивать и не дай бог не выставить себя какой-нибудь бестолковщиной.

Прохор Лукич потеребил кончик носа.

— Значит так, с чего начать? Вот видишь, здесь четыре костяшки всего? На этой спице, — он показал на счёты.

— Вижу, — чуть слышно сказала Евдокия.

— Так вот, плясать от них будем, только на них самих внимания не обращай. На них сейчас не считают, это раньше, когда полушки были, да фунты вешали… Понятно? Так что их не трогай вовсе. Нижний ряд тоже редко нужен. Мы в основном деньги считаем, а в рубле сто копеек, а там, на нижнем ряду, уже тысячные кладутся. Это только когда вес считаешь в граммах. Ну а дальше вот что…

И Прохор Лукич стал объяснять Евдокии, где и как надо класть единицы, десятки, сотни да тысячи, как их складывать, как перебрасывать костяшки с нижней спицы на верхнюю, если их не хватает, сколько при этом оставлять костяшек на нижней. Он показал, как считать, если речь идет о рублях и копейках, как можно на этих же счётах посчитать общий вес чего-нибудь в килограммах да граммах, в центнерах и тоннах. Он ловко кидал костяшки вправо, влево, щелкал ими как заправский фокусник.

Евдокия слушала и боялась проронить хоть слово. Она шевелила губами вслед за заведующим, беспрестанно кивала головой и мяла в руках платок.

Прохор Лукич, наконец, перестал щелкать костяшками и снова поверх очков посмотрел на уборщицу:

— Ну как, поняла?

Та вздохнула:

— Ой, господи… Кажись, поняла, — она растерянно посмотрела на заведующего. — А ежели ещё спрошу, вы покажете? Ежели чего забуду?

— Да мне особо-то некогда учебой с тобой заниматься. Тем более, не пойму, зачем тебе это. Так, от скуки, что ли? — Прохор Лукич пододвинул счёты на место.

В дверь постучали. Это была Клавдия. Она ввалилась в магазин и стала отряхиваться от снега, шумно при этом отфыркиваясь.

— Ну, метет! Как дунет иной раз, так чуть с ног не валит! Вот же Новый год нынче, ёлки зеленые…

Она хлопала себя по воротнику, по голове, и с неё на пол летели хлопья снега.

— Ну ты чего?! — сердито крикнула ей Евдокия. — Я же только