они не смогли приспособиться, поэтому и вымерли, а тараканы, хоть и слабые, но приспособились и живут до сих пор.

— Тараканом становиться я не хочу, — задумчиво произнес муж, — а значит, вымру как те динозавры.

— Не вымрешь, — улыбнулась Марина, — я тебе не дам. Тебе просто надо немного отдохнуть.

Взяв бутылку с чачей, Анатолий убрал её в шкаф.

— Ладно, хорош на сегодня. Давай будем чай пить.

Примерно через месяц в большом актовом зале санатория «Волна» на стоящих полукругом стульях сидело ровно пятнадцать человек. Практически все были люди старшего поколения, в основном женщины, всего двое-трое — мужчины. Только с краю сидела супружеская пара явно моложе остальных, на вид — лет тридцать пять или сорок, не больше.

Перед сидящими стоял не молодой уже мужчина; на широком ремне, перекинутом через плечо, у него висела гитара. Мужчина провел рукой по струнам и слегка поклонился зрителям:

— Добрый вечер! Меня зовут Анатолий, и я очень рад, что вы сегодня нашли время и пришли на моё выступление. Я исполню для вас несколько песен, которые сейчас относятся к категории «ретро». Эти песни были весьма популярны в семидесятых, восьмидесятых годах прошлого века, и я уверен, что вы их прекрасно знаете. Поэтому я был бы рад, если вы будете мне подпевать, — гитарист улыбнулся и обвел присутствующих взглядом. — А ещё я рад тому, что сегодня сюда пришли люди не только старшего возраста, но и, практически, молодежь.

Он кивнул супружеской паре, сидящей с краю.

— А нам нравятся такие песни, — бойко и громко ответила женщина.

— Ну что ж, это замечательно. Может, и правда, не все динозавры тогда вымрут, — тихо сказал музыкант и снова улыбнулся. — Это я так, о своем… А первой я сегодня исполню песню, у которой в своё время было даже несколько названий: «Не надо печалиться», «Колышется дождь», но со временем утвердилось другое — «Вся жизнь впереди». Помните такую? — ударив по струнам, он кивнул зрителям. — Ну а вы — подпевайте…

Моей бабушке

Бахаревой Анне Тихоновне

посвящается

Бумажки с цифрами

«Метёт и метёт… Однако уж дён пять метёт не переставая», — Евдокия Филонова сидела на некрашеном деревянном табурете посреди маленького торгового зала деревенского магазинчика и слушала, как за темным окном завывает ранняя зимняя чернота. Чуть затихнув, пурга словно спохватывалась и снова начинала швырять пригоршни жесткого снега в стекло, будто бы говоря: «Эй, вы, там, не расслабляйтесь! Я по-прежнему здесь».

Рядом с табуретом стояло ведро с грязной водой, на котором лежала ручкой длинная швабра с рваной, видавшей виды тряпкой. «Вроде зима на дворе, до Нового года рукой подать, откуда же столько грязи берется?» — думала Евдокия, тихо покачиваясь взад-вперед.

Она работала в магазине уборщицей третий год, устроившись сюда аккурат перед тем, как забрали на фронт её Андрея. С того жаркого августовского дня прошло два года и четыре месяца. А через два года и три месяца с того проклятого августовского дня, то есть месяц назад, она получила в казенном конверте серую бумажку — извещение, в котором размашистым деловым почерком было написано, что её муж Филонов Андрей Алексеевич «пропал без вести в январе 1943 года».

Она тогда что-то делала во дворе. Было уже холодно, недели как три лежал снег. Их деревенская письмоноска, ещё молодая, но уже крупная, страдавшая одышкой баба Ленка Зубкова, подошла к их калитке и окликнула её. Ленка поправила на плече сумку и протянула Евдокии конверт, при этом как-то виновато и в то же время настороженно глянув на неё. От Андрея писем уже не было почти год, но мало ли что бывает, война как-никак.

— Чего там? — спросила Ленка, когда Евдокия, сняв варежки, торопливо вскрыла конверт и пробежала содержимое глазами.

— Так, это… — растерянно подняла глаза та. — Пишут, без вести пропал.

«Это как же? — подумала тогда она. — В январе пропал, а пишут сейчас, в ноябре только. Это что же, стало быть, искали всё это время да не нашли?» Евдокия села на крылечко, не зная, что думать и как реагировать. Она облизнула пересохшие от волнения губы и растерянно глянула на почтальоншу.

— Может, ещё обойдется. Может, ошибка какая. Всяко бывает… — Ленка Зубкова сочувственно глянула на Евдокию и снова поправила на плече сумку. Было непонятно то ли она спрашивает, то ли утверждает. — Ну ладно, я тогда пойду…

Почтальонша нерешительно переступила с ноги на ногу и, кивнув, медленно пошла дальше вдоль по улице.

Евдокия снова посмотрела на извещение. Ведь «пропал без вести» не значит, что убили. Вот и тут в бумажке этой, зачеркнуты же чернилами страшные слова «…верный присяге, проявив геройство и мужество, был… Похоронен…». Значит, не похоронен он, значит, не убитый.

На крыльцо, суетливо шаркая ногами, вышла свекровь. Было видно, что она наскоро накинула на себя дедову фуфайку да старую шаль, наверное, увидела в окно, что почтальонша что-то принесла.

— Чего там? Письмоноска была, что ли? От Андрея чего?

Она нагнулась и взяла из рук Евдокии бумагу. Минуты три, прищурившись, разбирала написанное, потом как-то неловко и тяжело осела на крыльцо и тихонько завыла. При этом она стала раскачиваться вперед-назад, почти так же, как сейчас качалась сама Евдокия, сидя посреди пустого магазина. Невестка испуганно посмотрела на неё.

— Мама, ты чего?

— Ву-у-у… — продолжала раскачиваться свекровь, уставившись неподвижными глазами прямо перед собой.

— Мама, ты чего?! — уже выкрикнула Евдокия и вскочила с крыльца. — Чего ты?! Ведь «без вести пропал» пишут, ведь не убитый, чего ты?!

Стащив с головы платок, свекровь схватила пятерней седые волосы и стала терзать их из стороны в сторону.

— Сыно-о-чек, Андрюшенька мо-ой, — стиснув зубы, заскулила она.

Из избы один за другим выскочили неодетые трое ребятишек — два сына, старший и младший, и средняя дочка. Увидев растерянную мать и ревущую бабку, они остановились и замерли.

— Мама ста́ра, ты чего? — старший, десятилетний Вовка подошел к бабушке и ткнул её рукой в плечо.

Дети смотрели то на Евдокию, то на бабку, не понимая, что стряслось и как надо себя вести.

— Идите в избу, а то застудитесь, — махнула на них рукой мать и вдруг почувствовала, как ноги у неё враз сделались ватными.

И тут она поняла, что это всё, что никаких «пропал без вести» быть не может, и что мужа ей больше никогда не увидеть. Был бы жив, так с января-то уж нашелся бы.

Евдокия тряхнула головой, прогоняя прочь ещё совсем свежие воспоминания. Боль только-только начала укладываться куда-то на