всё вымыла, на улице не могла стряхнуть с себя?

— Ой, Дуська, погоди, — отмахнулась от неё Клавдия. — Дай хоть дух переведу. Да не сердись, ежели натает, так я сама за собой подотру.

— Ну смотри, коли так, я уж перемывать не буду.

Снова накинув платок на голову и запахнув полушубок, Евдокия, попрощалась со всеми и вышла в темноту.

Она шла домой, закрывая лицо от колючего, больно бьющего по глазам снега, а перед ней мелькали пальцы Прохора Лукича. Пальцы ловко кидали костяшки по спицам счёт, а его голос при этом говорил: «Ежели, допустим, есть у нас рубль пятнадцать, стало быть, рубль кладем сюда, — он кинул одну костяшку влево, — а пятнадцать надо поделить на один десяток и пять. Десяток кладем сюда, — он кинул влево другую костяшку, пониже первой, — а пять здесь, — и он подвинул влево пять костяшек на спице ещё пониже. — Поняла? — Не дождавшись ответа, он продолжал: — Допустим, надо сюда тридцать семь копеек ещё накинуть. Стало быть, это получается три десятка и семь. Три десятка кидаем к одному, — он щелчком кинул три костяшки к одной, — а сюда семь. Но у нас тут уже пять лежит, стало быть, ещё пять сюда добавляем, получается целый десяток, значит, копейки убираем вовсе, — он сдвинул десять костяшек, где лежали копейки, вправо, — а к десяткам ещё один накидываем. — И снова одна костяшка на спице повыше летит влево. — Но мы ведь семь копеек прибавляли, а не пять, стало быть, две копейки ещё сверху осталось, их и кладем к копейкам. — И две костяшки от десяти, сдвинутых вправо, летят обратно в левую сторону. — И что имеем? А имеем в итоге рубль пятьдесят две. Понятно? Ничего сложного…»

«Ох, господи, господи… — шептала Евдокия, пробираясь среди снежных заносов к дому. — Ничего сложного ему нету. Мозги тут свихнешь. Ох, тошнёхоньки мне… Но другие-то ведь считают как-то, так чего же я — дура совсем? Неужто мозгов не хватит? Ладно, уж как-нибудь с Божьей помощью, поди, одолею».

И отныне каждый день, вымыв в магазине пол, Евдокия вставала у прилавка, доставала из мусорного ведра те самые бумажки с записанными на них химическим карандашом цифрами и складывала эти цифры, отнимала, снова складывала и снова отнимала, молча шевеля губами и хмуря брови. Костяшки при этом старалась двигать тихонько, чтоб те не гремели и не отвлекали Прохора Лукича.

«Восемнадцать рублей, это десяток и ещё восемь, — шептала она про себя и пододвигала костяшки, — ещё потом двадцать семь шестьдесят, так… Ага… — Она брала другую бумажку, заглядывала в неё. — Потом ещё три сорок восемь… — Следующая бумажка. — Уберем отсюдова восемнадцать рублей да двадцать пять копеек…»

Иногда Евдокия представляла, будто к ней подходит покупатель и просит какой-нибудь товар. Она оглядывалась на прилавок, смотрела на цены и клала их на счеты, плюсуя всё подряд: «Мыла три куска, так… спичек пять коробок… лампа керосиновая одна… керосину два литра…». Одно было плохо — некому было проверить, не ошибается ли она где, но снова просить заведующего она стеснялась.

Позади уже был Новый год, Рождество и крещенские морозы, дело подходило к февралю. Несколько раз заведующий заставал её за счётами и спрашивал, усмехаясь в усы: как, дескать, получается? Евдокия смущалась, краснела и, стряхнув костяшки, отодвигала счёты на место. Однако с каждым днем она чувствовала себя всё уверенней и уверенней.

Однажды, это было в обеденный перерыв, Зинка Вахрушева из продовольственного отдела сказала, что родня в райцентре окончательно зовет её с детьми к себе. Зинкин муж тоже был на фронте, и жила в деревне она одна с двумя ребятишками: пяти и семи лет, а в райцентре жили мужнины дядя с тетей, да их дочь. Они обещали помогать Зинке, даже сулили устроить её на работу тоже продавщицей в тамошний универмаг. Вроде как была у них такая возможность.

— Ой, девки, каждый раз сердце кровью обливается как на работу иду, — горестно качала головой Зинка, сидя на табурете за прилавком.

Она только что сбегала домой, проверила, как там дела, и, вернувшись, болтала с продавщицей из промтоварного Марьей Бронниковой да с Евдокией, которая уже вымыла пол и ждала окончания обеда, чтоб тоже бежать домой.

Марья заварила чай на белоголовнике и зверобое, и они втроем сидели тесным кружком, потихоньку отхлебывая из железных кружек успевший подостыть напиток.

— А ну как чего случится с ними? А ну как избу спалят или наоборот перемерзнут там одни? — продолжала Зинаида. — Иной раз соседку, бабку Шаповалиху просила приглядеть, а тут и она слегла, простыла, что ли… У Дуськи вон, хоть старики дома, всё ребятишки под присмотром, а у меня вообще одни… Уеду в райцентр я, девчонки, точно уеду… Вот январь доработаю и на расчет подам.

— А если не отпустят? Скажут, замену сперва искать? — глянула на Зинаиду Евдокия.

— Как это не отпустят? — нахмурила та брови. — У нас что, крепостное право, что ли? Где я им её найду, замену-то? Да я и не в колхозе состою, у меня паспорт на руках.

— Ну, вообще-то, могут отрабатывать заставить, — вставила слово Марья.

— Да отрабатывать, так это бог с ними, отработаю, сколь положено, ну и всё. А замену пусть сами ищут! — Зинка была бабенка языкастая и бойкая, перед начальством особо не пасовала. — Интересное дело, а если не будет никакой замены, так мне что, до самой смерти тут горбатиться? Нетушки, я законы знаю!

— Да ладно ты… — Евдокия махнула рукой и отставила кружку. — Я же так сказала, к примеру. Может, и будет какая замена, да и отпустят тебя без волокиты. Может, и отрабатывать не надо будет.

— Ага, чего-то я и вправду уже засомневалась, — покачала та головой. — Раньше как-то и не думала об этом… Как бы действительно не пришлось здесь куковать. Ведь кого они продавцом тут у нас найдут? В деревне одни бабки бестолковые да ребятишки малые остались. А из баб грамотных-то и нет никого, только навоз таскать и умеют.

Из своей комнатушки вышел Прохор Лукич:

— Вы чего тут? Не заболтались? Время-то уж открываться пора.

— Ой, прости, Лукич, — Марья, кряхтя, поднялась с низкого табурета. — Правда, чего-то заболтались мы, на часы не глядим, — и она пошла открывать магазин.

После этого разговора у Евдокии внутри словно натянулась струна. Она боялась подойти со своим разговором к заведующему, но понимала, что рано или поздно это придется сделать. Иначе, ради чего всё это?

А пока она продолжала лишь каждый день доставать из мусорной корзины бумажки с цифрами и считать их. Считать,