Старший монах смотрел подозрительно:

— Мирных? А зачем копье и длинный меч? Зачем у твоегоспутника, мирного паломника, боевой лук и стрелы?

— Дороги опасные. Разбойники, тати, душегубы ночные...

Монах оглянулся на своих молчаливых спутников, его жесткийголос прозвучал обрекающе:

— Если бы вы пытались пройти наши земли без оружия, увас был бы шанс, хотя и малый... Мы не терпим чужаков. Кто с оружием — убиваем.

Его спутники не сдвинулись с места, но их мышцы вздулись,напряглись. Старший монах сказал со злой усмешкой:

— Придется драться!

Томас оглянулся на молчаливого калику, сказал просяще,дрогнувшим голосом:

— Нам бы без драки...

На неподвижных лицах монахов-воинов проступили подобияулыбок. Старший произнес холодно:

— Сумеете победить — езжайте! Не сумеете...

Раскосые глаза холодно поблескивали, лицо оставалоськаменным. Из ряда выступил крепкий жилистый монах. Он сложил ладони у груди,низко поклонился. Томас чуть наклонил копье, на приветствие отвечает всякийцивилизованный человек, а культурный — в особенности. Олег в ответ приложилладонь к сердцу, наклонил голову.

Монах сделал молниеносное движение руками, встал в страннуюбоевую стойку.

Олег сказал понимающе:

— На кулаки зовет!

Кряхтя, без охоты он начал слезать с коня. Томас предложилдрогнувшим голосом:

— Может быть, лучше мне?

— Тебе полдня снимать железяки.

Он бросил поводья на седло, звучно поплевал на ладони ивстал напротив поединщика. Еще издали, с высоты седла, ему казалось что-тостранным во всей линии бритоголовых, теперь же понял наконец, что головажилистого монаха с лицом умелого, беспощадного кулачного бойца едва ему погрудь, а тонкие руки с сухими кулаками выглядят вовсе хворостинками.

Страшно взвизгнув, монах ринулся вперед. Олег невольноотступил под градом обрушившихся на него ударов, закрылся в испуге руками:однажды точно так на него в темном сарае бросилась разъяренная кошка, когда онполез к ее котятам. Слышал гортанные крики монахов, что-то орал Томас.Отмахнулся раз, отмахнулся другой, всякий раз попадая по воздуху. Желтый халатмельтешил перед глазами, внезапно что-то твердое ударило по губам. Олег ощутилболь и соленый вкус во рту. Он рассердился, взревел, пошел махать кулакамишибче. Каждый раз промахивался, бил по воздуху, а монах вертелся как вьюн,осыпая его со всех сторон быстрыми частыми ударами. Олег перестал пятиться,постоял на месте, угрожающе выбрасывая вперед кулаки, целя в сосредоточенноелицо, на котором уже блестели крупные капли пота.

Внезапно монах взвился в воздух, страшно взвизгнул, словнопопал под груженную телегу, ударил его в грудь обеими ногами. Олег пошатнулся,отступил на шаг, чтобы не упасть, взмахнул рукой и успел ухватить за лодыжкупадающего монаха. Тот уже изогнулся, изготовившись кувыркнуться через голову,теперь же — пойманный за ногу — со всего размаха ударился лицом о землю,захлебнулся мелкой противной пылью.

Олег все еще держал за лодыжку, не зная, что делать дальше,а монах забился в его руках, ударил другой пяткой в грудь, взвизгнул словно отболи, ударил ниже, но живот калики был ненамного мягче, монах снова взвизгнул,выгнулся как кошка, вцепился обеими руками в кисть Олега, вонзил ногти. Олегпоспешно разжал пальцы и отдернул руку. Монах упал, тут же вскочил, словно егоснизу кольнули шилом — он был к Олегу спиной, его нога уже начала подниматься,явно намереваясь ударить сбоку, но Олег осерчал, дал здоровенного пинка понижеспины.

Монах пролетел несколько шагов по воздуху, упал в пыль и осталсятам, распластавшись, как раздавленная колесом лягушка. Олег сказал громко,оправдываясь:

— А чего царапается! Еще укусил бы... Правда, я тогдабы точно все зубы вышиб.

Томас смотрел на него выпученными глазами. Старший монахопомнился от столбняка, прошептал — не рявкнул! — несколько слов, двоемонахов бегом ринулись к упавшему. Олег с беспокойством и сочувствием смотрел,как пострадавшего переворачивают, разводят ему руки, вдыхают прямо в ротвоздух. Наконец один закричал что-то высоким птичьим голосом, старший монахбросил на Олега острый взгляд, и неудачливого супротивника бегом унесли враскрытые ворота.

Вперед шагнули двое монахов с суровыми, словно вырезаннымииз темного камня лицами. Один злобно скривился, метнул на Олега лютый взгляд,второй взвизгнул страшно, зябко передернул плечами, словно в лихом танце. Лицоего перекосилось, а жилы на шее вздулись, как гребень на спине большой ящерицы.Старший монах оглядел их с одобрением, спросил резко у Олега:

— С которым будешь?

— Драться, что ль?

— Сражаться.

— Ну, чтобы по честному... то с обоими.

Старший монах вскинул брови, повторил медленно, не веряушам:

— С двумя? Одновременно?

— А что нет? — удивился уже Олег. — Если недо смерти, то че не потешиться малость? В молодости, помню, стенка на стенку...

Монахи пошли на него с разных сторон. Олег чуть отступил отодного, но проворонил маневр другого. Тот подпрыгнул, как ошпаренный, оскалилзубы и даже замахнулся, но неожиданно ударил ногой, да так высоко, что попалголой пяткой в голову. Олег даже сплюнул от досады — так провели! Он хотел былоухватить за щиколотку, как предыдущего, но не сумел, а тем временем другойпрыгнул слева прямо с разбега да так шарахнул обеими ногами в шею, что Олегедва не упал. Он повернулся, занес кулак в богатырском замахе, но оба монахаюркнули у него под руками за спину, замолотили с той стороны кулаками, локтями,ногами и даже головами. Олег развернулся снова как рассерженный медведь, обамонаха-воина тут же снова скользнули за спину, лупили как по бревенчатой стене,орали тонкими голосами, стукали головами, хорошо хоть не кусались и нецарапались.

С пятой или шестой попытки Олег изловчился, цапнул одного неглядя, оказалось — за голову. Осторожно, чтобы не раздавить, перехватил заногу, раскрутил над головой и кинулся гоняться за вторым. Тот с отчаяннымвоплем носился кругами, Олег с радостным ревом бегал следом, как за шкодливымкотенком, размахивая над головой первым монахом-воином.

Наконец боец споткнулся, упал в пыль и в диком страхе закрылобеими руками голову, а потом еще и натянул полу халата.

— Сдаешься, значит, — понял Олег. Он перехватилвторой рукой свое «оружие», опустил в дорожную пыль рядом с первым. —Живи, паря!

Второй монах, которого Олег использовал как дубину, хоть ниразу и не ударил, лежал с рачьи выпученными глазами. Лицо и шея страшнопобагровели, налились дурной кровью, жилы на висках вздулись, пошли тугимиветвистыми узлами.