Все.

Это все, что у нее остается. Ну, может еще какая-нибудь страховка, если жизнь Питера застрахована.

Мама сказала, что собирается рассказать нам о том, что сломало ее жизнь – и папа воспринял это, как угрозу. Может быть, он действительно сломал ее жизнь? А сейчас разрушает остатки того, что она умудрилась построить после волны, снесшей ее предыдущий песчаный замок?

Но как бы то ни было, папа хотя бы никогда не позволял причинять нам вред. Я люблю маму, и мне ее жаль, но если ничего не изменить – то, по справедливости, она сама в этом виновата.

Да, у нее могло быть много поводов для этого. И папа действительно мог быть ублюдком, как партнер, оставив ей кучу комплексов. Но последнее слово в наших избиениях всегда оставалось за ней – она всегда могла сказать Питеру «хватит!». Взять сковороду и огреть его, как следует. А после собрать вещи и вместе с нами уехать к бабушке с дедушкой.

Но она этого так и не сделала.

Она боялась остаться одна. Думаю, она боялась, что еще один расход просто не переживет.

Не знаю, почему она стала на этом так зациклена.

Но почему-то я верю сейчас ее слезам. Я верю, что ей не плевать на нас, как сказал Нейт. Верю, что она не будет оплакивать так смерть Питера, как оплакивает прощание с нами. Но при всем этом даже сейчас единственное, в чем она раскаивается – что позволила череде случайностей вывезти «это все» на поверхность.

Даже сейчас ее не гложет то, что она позволяла бить нас все два года.

Может, папа и прав. Может, мама не стоит жалости. Может, я просто в принципе жалею всех, потому что на себе знаю, какого это – постоянное одиночество. Отвержение обществом, одноклассниками, друзьями и даже сводной сестрой. Знаю, каково это – общаться с невидимым другом, потому что нет настоящих собеседников.

Во мне легко вызвать сочувствие.

Но некоторые, наверное, его действительно не заслуживают.

Гляжу на Нейта – он теперь уже немного сгорбился. Выглядит не так уверено. Видно, что ему становится неловко от происходящего и он хочет закончить это, как можно скорее.

Наконец, папа идет в гостиную и через мгновение возвращается со своей кожанкой. Натягивает ее, и поворачивается к нам с Нейтом:

– Идите собирайте вещи. У вас десять минут.

Я теряюсь.

Брат тоже.

Десять минут? На то, чтобы наши собрать вещи со всего дома, в котором мы жили больше двух лет?

– Я.. – брат неуверенно жмет плечами – мне не хватит, па.

– Что не успеешь взять – куплю – отмахивается он.

Не знаю, что мне делать.

Все это как-то стремительно. Мне стоит больших трудов сейчас действительно держать себя в руках. Я близка сразу к двум крайностям – либо разрыдаться, либо истерически рассмеяться. Причем второе, скорее всего, в итоге все равно потом закончиться первым.

Мне нужно больше времени.

Я не могу просто так взять и уехать. Я точно знаю, что буду потом обо многом жалеть. Что забыла памятную заколку, или не сказала маме, как люблю ее – несмотря не на что – и попробую уговорить папу дать нам общаться с ней хотя бы смс-ками или письмами, добавив, что меня он точно послушает.

Я не могу уехать, не наобнимавшись на прощание с Эби. Сестренкой, которую знаю всего полгода, но которую неизвестно в каком возрасте увижу следующий раз.

Думая обо всем этом, я начинаю понимать, что не хочу уезжать. Несмотря на Питера, на его побои, на неидеальную мать – здесь мне все знакомо. Здесь мой дом, моя школа – в которой пусть меня и терпеть не могут, но которую я знаю.

Моя комната.

В итоге начинаю шмыгать носом, быстро утирая слезы.

Папа, обеспокоенно нахмурившись, подходит и обнимает меня, прижав к себе:

– Ну, принцесса, ты чего?

– Не хочу уезжать – бормочу сквозь сопли и слезы, что теперь, подобно тоналке, мажут его футболку, в которую я уткнулась лицом – не хочу.

– Принцесса не хочет возвращаться в свое королевство?

– Мне не пять лет, пап.

– Знаю – отвечает, чмокнув меня в макушку и отстранившись – но так надо.

– Нет – возражаю – не хочу.

– Джи, хватит – осекает, наконец, он меня – мы уезжаем и точка. Иди собирать вещи.

– Пап, но десять минут.. – вновь неуверенно встревает Нейт – это реально мало.

– Ладно, двадцать.

– Джек – окликает его мама.

Немного придя в себя, она теперь пытается держаться вновь в своей обычной манере. Прямая спина, расправленные плечи. Тон, насколько это возможно, спокойный. У нее голос человека обреченного, но не сдающегося.

Как у смертника, который уже не надеется оспорить свой приговор, но все еще питает надежды отстрочить казнь на пару дней.

– Дай нам неделю – просит она – у них здесь школа. Когда переедут к тебе, то пойдут в школу рядом с тем домом. Это логично, не ехать же через полгорода. Для этого надо оформить все документы для перевода. Если заберешь их сейчас – то это время перевода они просто будут сидеть дома. Они сильно отстанут от программы. К тому же у Нейта здесь баскетбольная команда.

Говорит так уверено, словно мы и так уже не сидим неделю дома, только по другой причине.

Но справедливости ради – нас заставляли делать всю домашнюю работу, так что от программы, наверное, мы и правда не сильно отстали.

– К тому же, просто нереально собрать все вещи так быстро – продолжает – они сами тебе об этом говорят. Я ни при чем. Если ты действительно делаешь это ради детей, но делай так, как это удобно им, а не тебе. За неделю были бы готовы все документы, они бы не спеша собрали все вещи. Все по-нормальному.

– У них уже два года не «по-нормальному» – холодно отрезает отец – так что еще пару дней переживут – оборачивается к нам – если вам реально важна школа, я организую быстрый сбор документов. Переведут хоть завтра. В любой частный лицей. Если захотите потусить дома какое-то время – тоже можете. Потом посмотрим. Так, команда – щелкает пальцами, обращаясь к Нейту – пристрою тебя в Чикаго Булз, они третьи в НБА10, так что пока сойдет.

Вижу, как загораются глаза у брата:

– Ахринеть, это же оттуда Майкл Джордан11?

– Да.

– Так там же.. нет молодых команд?

– Как-нибудь договорюсь – отмахивается – поиграешь пока запасником, не официально. С совершеннолетием