Федор подал ей носовой платок — сильно накрахмаленный,твердый, в жуткую клетку. Марина приняла платок и вытерла глаза.

— Где вы встретились с Юлей?

— Прямо у обрыва. Она меня окликнула. Так неожиданно, что ядаже упала.

О том, что ей показалось, что ее окликнул Федор Тучков,которого она недавно исключила из своей жизни, и дело было именно в этом, а нев том, что — неожиданно, Марина умолчала.

— Я с девчонкой разговаривала, с Зоей, которая за лошадьмисмотрит. Потом она ушла, а я осталась. Потом Юля… меня окликнула.

— Она была одна? Без Сережи?

— Сережа принимал ванну, — ответила Марина и скорчиласмешную гримасу, позабавившую Федора Тучкова. — Мы пошли вверх, к корпусу.Только не здесь, а в обход, во-он там, за елками.

Федор Тучков остановился.

— А почему тогда мы идем здесь, если вы шли там?

— Не знаю.

Федор пристально посмотрел на нее.

Поцеловать? Не поцеловать?

Решив, что не станет, он решительно повернулся и зашагалнапрямик через лес к дальней дорожке, видневшейся между елками. Трава хлесталапо голым ногам, оставляла на белых носках продолговатые хвостатые семечки.

Марина — опять как собачонка! — потрусила за ним.

Выскочив на асфальт, он остановился, и Марина остановилась,чуть не уткнувшись носом в его широкую спину.

— Где был Павлик?

— Нигде. То есть мы его увидели в аллее. Вон там. — Маринапоказала в глубь еловой аллеи. Там было сумрачно и тихо, ни одна ветка некачалась, несмотря на поднимающийся ветер, казалось, что аллея — как тоннель вдругое измерение — не подвластна земным правилам.

— Что он делал, когда ты его увидела?

— Он в беседку заходил. Юля сказала — вон Павлик. А ясказала — давай посмотрим, что он там делает.

Все тело моментально зачесалось и загорелось, как будто онаснова попала в крапиву. Бок заныл тоненько и протяжно. В голове стало как-тослишком просторно, как будто все мысли съежились от страха.

Они уже шли по аллее, по толстой подушке из иголок, котораяедва слышно поскрипывала под ногами.

Вот и белая решетка в скрученных струпьях краски, идеревянный шарик на макушке, и труха, насыпавшаяся из нижнего венца.

— Здесь нет крапивы, — нарочито громко сказал ТучковЧетвертый. — Где ты ее взяла?

Марина показала где. Заросли были до пояса. Федор Федоровичприсвистнул:

— И ты туда полезла?!

— Я же хотела услышать, о чем он там говорит и с кем!

Тучков с отвращением посмотрел в крапиву.

— Даже ради следственного эксперимента, — объявил он, — ятуда не полезу. Мне это не под силу.

Он говорил громко и четко, а Марине хотелось его одернуть,приложить палец к губам. Все ей казалось, что их подслушивают.

Кто мог их подслушивать? И зачем?

— Видишь, где решетка покосилась, — шепотом сказала Марина иподбородком показала, где. — Вот оттуда я смотрела… И слушала.

— Ужас какой.

Высоко-высоко шумел ветер, но сюда не долетал, проносилсямимо. Старые, как будто седые елки даже не качались, только их лапы чуть-чутьходили вверх-вниз, потревоженные присутствием Федора и Марины.

— Федор, — вдруг пискнула она тоненьким голосом, — я боюсь.

Он оглянулся на нее.

Несчастье ее жизни заключалось в том, что никто никогда и ниот чего ее не спасал, и ей было необходимо, чтобы кто-нибудь все-таки спас,хоть однажды. Федор этого не знал, но настоящий страх на бледном лице, многаждывиденный им на других лицах, такой, что ни с чем нельзя перепутать, насторожилего.

— Что с тобой? У тебя запоздалая истерика?

Нет у нее никакой истерики, и не может быть, и не бываетникогда! Даже когда семь лет назад на пред-защите кандидатской ее завалилзавистливый и вредный заведующий кафедрой, у нее не было никакой истерики,только холодное, строго дозированное бешенство. Это самое дозированноебешенство заставило ее повторить попытку, а потом еще раз, и только начетвертый она защитилась — вот так.

— Ты все-таки вспомни, — начал он, думая, что, может, вседело именно в оружии, — у него сразу был пистолет или он его откуда-то вытащил?

Он знал, что бывает с людьми, которые впервые в жизнипопадали под прицел.

Не под огонь. Просто под прицел.

— Не помню, — проскулила Марина. — Нет, вроде не вытаскивал.Вроде он у него уже был в руке.

Совсем плохо дело.

Значит, Павлик Лазарев держал кого-то на мушке довольнодолго, судя по тому, что Юля и Марина — искавшие на свою задницу приключений! —успели подобраться к беседке и даже заглянуть внутрь!

Ничего себе Павлик Лазарев!..

Федор Тучков почти никогда и ничего не боялся. Так жизньсложилась, так он себя в ней понимал, что бояться ему было как-то особенно инечего, но тут, на трухлявом пороге беседки, он вдруг понял, что боится. БоитсяПавлика Лазарева с его пистолетом.

Делая над собой усилие, он заглянул внутрь. Там было ещетемнее, чем снаружи, и в дальнем углу кто-то стоял.

От неожиданности Федор Тучков тяжело отпрыгнул назад,покачнулся, чуть не упал, схватился за ветхий столбушок — с крыши ему зашиворот посыпались ветки, иголки и давний мусор. Марина завизжала.

— Тише!

Марина моментально перестала визжать и проворно зажала себерот рукой. Федор Федорович, ругая себя за дамский испуг, вновь шагнул вбеседку. Марина замерла снаружи и зажмурилась, перестала зажимать рот и зажалауши.

Высоко над головой шумел ветер.

Неожиданно невидимый за белой решеткой Федор Тучков громко иотчетливо хмыкнул. Марина расслышала смешок даже сквозь зажатые уши. Она отняларуки от ушей и прислушалась, не решаясь заглянуть в беседку. Он ходил там,внутри, — скрипели половицы, и вся постройка ходила ходуном.

Тут он внезапно выглянул и очутился прямо у нее перед носом.

— А-а! — бодро воскликнул он, как будто не чаял ее здесьувидеть и теперь радуется, что все-таки увидел. — Хочешь посмотреть, в кого вашПавлик целился из пистолета?