— Ты не понимаешь, — повторила Марина. — За все. Я ужасносебя веду.

— Зато мы узнали, что Павлик с четырех часов завалился вбаню. Во сколько ты была в беседке в первый раз?

Марина помолчала, соображая.

— Точно до четырех! Наверное, даже еще до трех! Сразу послеобеда.

Федор посмотрел на нее.

— Нет, — быстро сказала она. — Даже не думай. Павлика-то яни с кем не перепутала бы!

— Ты приняла гипсового пионера с горном за ГеннадияИвановича.

— Ну и что? Там было темно, а я без очков вообще не оченьхорошо вижу! Но все-таки не настолько, чтобы перепутать Павлика!

— Может, это был не Павлик, а гипсовая девушка с веслом?

Марина вовсе не хотела улыбаться, потому что они почтиссорились, и вообще пора исключить его из своей жизни раз и навсегда — может,получится хоть на этот раз? — вернуться в свой номер, засесть в кресло скнижкой и кружкой. И наплевать на всех без исключения полицейских комиссаров ввыцветших и потертых джинсах, и на «приключение» тоже наплевать — жила она безвсяких приключений и дальше проживет, ничего такого, вон Эдик Акулевич даже незнает, что приключения существуют!

— Почему ты так смотришь? — поинтересовался ТучковЧетвертый, еще не до конца исключенный из ее жизни.

— Как?..

— Как будто ты Валентина Васильна, а я Вероника, и твойсыночек собирается на мне жениться.

Не могла же она объяснить ему, что не хочет улыбаться егошуткам, зато хочет исключить его из своей жизни!

В холле, откуда на второй этаж поднималась лестница, ониобнаружили бабусю Логвинову. Бабуся водила пальцем по расписанию автобусов,идущих в райцентр. Расписание было отпечатано на машинке и засунуто впрозрачный пластиковый карман.

«Росписание атправлений», — вот как было напечатано.

Бабуся оглянулась на Федора и Марину, спустила очки накончик носа и благожелательно закивала.

— Вам помочь, Ирина Михайловна? — галантно спросил ФедорТучков.

— И-и, нет, милай! Че мне помогать? Бабка хоть и старая, аглаза вострые, все разглядела!

Марина до смерти боялась, что бабуся Логвинова сейчас тожезаговорит о том, как Марина свалилась с забора «прям в руки миламу», схватилаТучкова Четвертого за рукав и потянула. Тучков и бабуся посмотрели на нее судивлением. Марина рукав выпустила.

— Вы уезжаете, Ирина Михайловна?

— Собираюся потихонечку. Вызывают меня дети мои, чегой-тотам у них… не заладилося.

— Заболел кто-то? — участливо спросил Федор.

— Свят, свят, — перекрестилась бабуся, — уж и свечкупоставила, когда отправлялась, чтоб, значит, мне живой вернуться и чтоб тама,дома, все как следует было.

Бабуся замолчала. Федор ожидал продолжения, но его непоследовало.

— Так что случилось-то, Ирина Михайловна?

— Зять мой захворал, сердешныя… Так захворал, что не чают,будет жив мужик иль нет!

— Сердце? — спросила Марина.

Отец когда-то умер от сердца. Она его почти не помнила.Только отдельные смешные словечки вроде «кормой вперед». А еще «кобель набугру» — если что-нибудь торчит явно не на месте.

— Так не знаю я! Дочь в телефон говорит, приезжай, мать, неуправимся без тебя! От беда, беда…

— А вы до Архангельска едете? — зачем-то спросил задумчивыйФедор.

— До него, милай! А там близехонько, верст сто пийсят, и наместе. Мокша, село наше, большое. А раньше больше было, до войны когда, аЛогвиновых, почитай, шашнадцать семей!

— Трудно вам добираться, Ирина Михайловна.

— Так это разве ж трудно! В войну, от было трудно! А щасразве ж трудно! Больно люди балованы стали, от им и трудно! А старикам ничо нетрудно.

Бабуся еще взглянула в расписание и пошла прочь. Косолапыеноги в плюшевых тапочках, палка, коричневые нитяные чулки, бедная юбка иплаток. Плат — так она говорила.

Федор и Марина смотрели ей вслед.

— Н-да, — промолвил Тучков Четвертый особым «заключительным»голосом. — Ничего не понятно. Она все время почему-то врет.

— Как?!

— Зачем ей расписание автобусов?

— Как зачем?! Она уезжает!

— Куда? — холодно поинтересовался Федор. — Куда она уезжает?

— Домой. В эту свою Мокшу. Она же сказала — зять заболел!

— Поезда останавливаются на нашей станции. Питерский имосковский. Или она в Мокшу на трамвае поедет?

— Почему… на трамвае?

— Потому что до Архангельска можно добраться через Питер илиМоскву. Нет никаких прямых поездов от райцентра до Архангельска, это точно.Тогда зачем ей в райцентр?

Марина была поражена.

— Ты точно знаешь, что нет таких поездов?

Он засмеялся:

— Точно. И звонок. Зачем она сказала, что дочь ей звонила?

— А что?

— Дочь не могла ей звонить, — убежденно проговорил ФедорТучков Четвертый.

Марина пришла в раздражение. Ей нравилась бабуся Логвинова,и хотелось ее защитить.

— Почему не могла?!

— Потому что не могла, и все тут.

— Ты что? — подозрительно спросила Марина. — Видел мобильныйтелефон ее дочери? Держал его в руках? Нажимал кнопки повторного вызова?

— Нет, — ответил Тучков Четвертый решительно, — ничего этогоя не делал, но звонить она не могла.

— Почему?!

— Откуда она могла звонить? Из Архангельска, до которого стопятьдесят верст? Или у нас в селах теперь такая… широкая междугородняя связь?

Марина была поражена.

— Дочь не стала бы звонить, — убежденно повторил Федор. — Аесли бы она бабусю не застала в номере или вообще не дозвонилась бы? Откуда удочери в Мокше телефон санатория? Ну адрес, название еще туда-сюда, но телефоноткуда? Дочь послала бы телеграмму — это вернее, проще и дешевле. И за стопятьдесят верст не надо ехать.

— Черт тебя побери, — себе под нос пробормотала вежливаяМарина в надежде, что он все-таки расслышит.