Он стоял с обнаженной спиной. И я замерла. Нет, не то чтобы я никогда не видела мужских спин. Сотни видела. На пляже. Видела парней из хоккейной команды, когда они играли в волейбол. Но я не видела… такого. Такой спины.

Во-первых, сразу рассмотрела татуировку. В виде журавлиного крыла. Она начиналась на кисти, шла вверх к плечу. Татуировка не заканчивалась. Это было сломанное крыло с торчащими костями и обломленными перьями, спускающееся на лопатку, а дальше… дальше вся оставшаяся кожа спины покрывалась рытвинами, буграми, красными и коричневыми зажившими шрамами.

Их были тысячи… словно по спине Кости клеймом пробежали раскаленные лапки всех птиц его заповедника во Фрингилле.

Костя обернулся. Заметив меня, он поспешил сорвать полотенце с крючка, но я подбежала и не дала ему сделать этого. Запретила прятаться, хватая за руку.

Только бы он рассказал! Что мне сделать, чтобы он рассказал мне правду о себе и своем прошлом? Об этих шрамах? О сломанном крыле-татуировке? О журавле, который спас его?

– Костя, – стояла я рядом, натягивая в кулаке ткань. – Ты тоже.

– Тоже? – не понял он. – Что тоже?

– Ты часть этого, – утвердительно произнесла я, – всего, что происходит у Воронцовых.

Сломанное крыло – перелом его души – не тела. Тело Кости выжило, но что осталось? Был ли он полон жизни или походил на набитую журавлиными перьями подушку для битья?

Отпустив ткань, я подошла к нему вплотную и обняла. Обняла без всякого романтического подтекста. Без намека на флирт. Все, что было в моем спутанном сознании, отпечаталось визуально на его спине.

Вот мое зеркало. Он – мое зеркало. Эти бесконечные раны. Зажившие рытвины боли. У Кости они в прошлом, у меня в настоящем. Он свои видит, а я свои – нет. Я не видела их до сегодняшнего дня. До этого самого момента.

Костя опустил руки на фиксирующий воротник и расстегнул липучки, освобождая мою шею. Его теплые пальцы прикоснулись к моей ледяной коже, когда он провел по загривку. Без воротника я смогла обнять его еще крепче.

– Спасибо… – произнесла я, отпуская, – спасибо, что вернулся.

Он не понял. Конечно не понял. Я тоже не поняла, о чем говорю. О происшествии с Максом или о том, что пережил Костя больше года назад. Я чувствовала благодарность еще и за то, что мы с ним сравнялись.

Больше я не самый несчастный человек в воронцовском гнезде.

Нас таких… двое.

На кухне, как смогла, убрала следы разбитой зеленки. Костя просил оставить. Говорил, что он закажет специальный клининг. Все равно нужно менять оконное стекло и убирать разруху на лоджии.

Я обработала ватным диском с перекисью его рану на скуле. Костяшки пальцев он протер сам, намазал их зеленкой, и мы засобирались обратно, пока никто не обнаружил нашего побега.

Ответов, как обычно, не прибавилось. Но что-то между нами с Костей изменилось. Наступило молчаливое принятие и понимание. Я не спрашивала его про спину. Он больше не уговаривал меня уехать.

Мы оба понимали, что не услышим правды. Понимали, что ничего не изменится, разве что изменилось наше восприятие друг друга.

К воронцовской усадьбе я подошла со стороны леса, когда по моей просьбе Костя высадил меня у ворот Лапино Града. Слишком огромными были участки, не то что садовые шесть соток моей бабушки. Но именно там, на земле в шестьсот раз меньше, я была в шесть тысяч раз счастливее.

Солнце. У меня не было с собой часов, но по ощущению легкого голода в желудке они показывали бы около восьми.

Ковровые дорожки завершившегося вернисажа уже были сложены аккуратными рулонами, напоминающими поленницы. Золотые пики шатров все еще топорщились горной цепью. Их разберут позже, чтобы не нарушить утреннюю тишину.

Один за другим из выставочных шатров ровным строем выходили сотрудники в одинаковых синих комбинезонах и белых перчатках. Они выглядели муравьями-листорезами, что тащат аккуратно срезанный лист в муравейник, бережно взвалив его на плечо.

Синие белоперчатные муравьишки сновали из шатра в шатер, покидая их с произведениями искусства Воронцовой над головой. Некоторые картины переносили вдесятером. Самые крошечные были уложены в прозрачные контейнеры и сейфы.

Недалеко от них я заметила Владиславу Сергеевну с личным тренером по йоге. Воронцова стояла на одной ноге, прижав ладонь к ладони над головой. Вокруг нее вился спиралями дымок от пары сотен воткнутых в землю аромапалочек.

Я обошла несколько шатров, чтобы не столкнуться ни с ней, ни с Яной, приближаясь к Каземату. Уже отсюда я почувствовала аромат ананасового вейпа.

Он там.

Максим. Совсем близко. Может… у меня за спиной?

Резко обернувшись, я сипло вскрикнула. Испугалась собственного метнувшегося с плеча на плечо хвоста волос. Так можно и до инфаркта себя довести.

– Кира? – услышала я голос Макса.

Он сидел на ступеньках крыльца. Курил. Скорее всего, услышал мой жалкий вскрик и поднялся на ноги.

– Кира, – сделал он два шага ко мне, – я сижу и жду тебя.

Я поняла, что в спальне поискать он уже успел.

– Ты как?

Голос его звучал хрипло, но без каких-либо оправдательных ноток. Кровоподтек на губе, синяк под глазом, порез выше брови, обработанный хирургическим клеем. Его лицо отпечатало весь гнев Кости, который он выплеснул вчера возле дома свиданий.

– Меня опоили, – уже знала я результаты туалетного теста. – Я думала, что качает и тошнит от сотрясения, от моих танцулек… но это было снотворное. Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты дал мне тот бокал? Ты что, маньяк?

– Значит, так ты обо мне думаешь? – напрягся он.

– Так это выглядит. Почему ты понес меня в свой башенно-безбашенный притон?!

– Это просто дом, между прочим, авторский проект от Холла Коуле.

– Да хоть от Оле-Лукойе с его зонтиками и сновидениями! Он тоже детей посыпа́л каким-то порошочком, чтобы те уснули!

– Мы не в сказке, Кира.

– И очень жаль!

– Я тебя пальцем не трону, пока ты сама этого не захочешь.

– Знаешь, это то, что нужно сделать. Прекратить наш флирт. Не приглашай меня, не обнимай, не отпускай двусмысленные шуточки. И не подходи.

Сунув руки в карманы, Максим рассматривал меня так, как вчера меценаты лупились на полотна Воронцовой. И что же он видел? Наш «Пара Парадокс»?

– Я говорил тебе… помнишь, перед аварией, что Алка всегда права. Она сказала, ты меня оттолкнешь. Я не поверил. Ты не поверила. Ты хоть целовала меня потому, что хотела, или чтобы нарушить схему Аллы?

Как-то сама я раньше этим вопросом не задавалась. Все решил наш пазл, но что именно решила я?

– А