надломилось что-то внутри. Треснуло, как разлетается на части стекло от слишком горячей воды. Он узнал этот голос – но в нем больше не было ласки и нежности.

Тело словно отказало; он обмяк, уставившись в потолок. Доктор Бьерсен было шагнул к нему, но женщина удержала его за рукав.

– Развяжите его, – тихо сказала она.

– Не советовал бы вам. Он довольно агрессивен, а потому…

– Развяжите.

Это не был приказ. Просто тихая, повторенная просьба.

Ник поднял голову. Ему показалось вдруг, что что-то в ней треснуто так же, как в нем сейчас.

Спали ремни, и он сел в кровати. Теперь он отчетливо видел опущенные плечи, глубокие морщины, отходящие от губ вниз – верный признак того, что улыбка редко касается этого лица. Она смотрела вниз, на свои записи, словно вся стремилась к земле под невыносимой тяжестью тела.

Она не была такой раньше.

Доктор Бьерсен, ничего не сказав, вышел, громко хлопнув дверью – этот звук больно ударил по барабанным перепонкам. Женщина подняла голову.

– Ник, – он видел, что она избегает смотреть ему в глаза. – Это уже второй допрос. Чем большее содействие суду вы окажете, тем лучше будет для вас. Вы понимаете это?

Он не ответил; просто вслушивался в этот голос, сухой и бесцветный. Капитан полиции. Выходит, это она заплатила за него.

Реальность ускользала – мозаика не складывалась, и Ник уже ничего не знал точно. Что нужно этой странной женщине из его снов?

Она положила на тумбу диктофон и нажала кнопку. Зачитала его права.

– Итак, вы разрабатывали игру, после фигурирующую в вышеуказанном деле. Вы знали, для чего она требуется вашему заказчику?

– Да, – как же нахально это прозвучало! Какая разница, что будет дальше? А так хоть можно посмотреть, как она отреагирует.

Но он не увидел ничего, кроме пустого взгляда в папку.

– На кого вы работали?

– Не скажу. Я еще в прошлый раз это сказал.

– Ник, содействие полиции…

– Я не буду вам помогать. Я написал признание, и хватит с меня. Вы все равно меня в тюрьму посадите, а я там долго не выживу.

Мельком она взглянула на него, но снова посмотрела в бумаги, вздохнув. Тяжело поднялась, выключая микрофон.

– Вы останетесь здесь, пока ваше состояние не стабилизируется. Если вам будет, что сказать, передайте доктору Бьерсену, что вы желаете меня видеть.

Она развернулась к двери.

– Подожди! – вырвалось у него непроизвольно. Она обернулась, ожидая продолжения, и Ник едва смог собрать все силы, чтобы задать самый важный для него вопрос. – Почему ты за меня заплатила?

Их глаза наконец встретились, но он не увидел в них ничего, кроме непроглядной тоски. Ответа он так и не дождался.

Она пробиралась через припорошенные снегом улицы; касаясь асфальта, белоснежные снежинки мгновенно обращались в грязь. Прошло несколько дней с объявления Фледеля в розыск – и с тех пор не было никаких новостей.

Кристиан постоянно видела в окружающих взглядах жалость; у нее не было сил даже реагировать на это. Каждый день она засыпала лишь под утро, выкуривая одну за одной, пока даже свежий воздух не начинал ощущаться прогорклым и пепельным, и просыпалась с тяжелой головой, лишенной мыслей.

Морган настаивал на отпуске; того же мнения были и коллеги, и Кристиан никак не могла понять, что они видят – капитана полиции, упустившего убийцу, или что-то иное, гораздо более глубокое.

Сколько раз за последний месяц она приходила на работу, по частям собирая обломки себя, склеивая их снотворным, курением или слезами? Покушение в опере не удалось, но Кристиан уже не была уверена, что рада этому. Человек, стоящий за этими убийствами, сделал все, чтобы она рухнула в ад вне зависимости от того, умрет она или нет.

Дело до сих пор не было закрыто. Они знали личность как минимум двух исполнителей, однако имя кукловода, как и его мотивы, все так же были окутаны мраком. И, возможно, это было единственным, что держало Кристиан на плаву, мешая окончательно захлебнуться – желание посмотреть ему в глаза.

Она знала, что им есть, что сказать друг другу.

Она возвращалась из реабилитационного центра – безрезультатно, как и предполагалось. Ник не шел на контакт; да и сказать по правде, капитан не слишком старалась. Одного взгляда было достаточно, чтобы вновь вспомнить его дрожащее, рыдающее в ее руках тело; силы воли не хватило после этого смотреть в глаза человеку, которого она собственными руками отправит в тюрьму.

Звонок доктора Бьерсена застал ее еще в постели, задолго до смены, а Кристиан не привыкла медлить в рабочих делах. Потому сейчас, входя в полицейский участок № 5, она была первым человеком, включившим свет. Кабинет был пуст; стены тихо нашептывали воспоминания далекого утра, когда Фледель успокаивал ее в своих объятиях.

Какими же лживыми были все его утешения! Он сам оказался причиной ее страданий – и посмел заставить ее верить, что он искренне переживает за нее. Ни на мгновение лицо его не дрогнуло в тот день – не отразились на нем ни муки совести, ни сострадание, ни сомнения в совершенном. Человек, из-за которого она так волновалась, оказался убийцей, отнявшим пять еще не успевших расцвести жизней. Он убил их, убил, а потом посмел прикасаться к ней, когда она была убита горем!

Лживые объятия – а ведь они так много для нее значили.

Она не могла находиться в этих пустых стенах. Не хотела, чтобы плечи вновь вспоминали это тепло. Не хотела больше никогда думать о нем.

Она развернулась, чтобы уйти. Куда? На холодные, грязные от снега улицы, где ноги будут гнать ее вперед, дальше от тошнотворных мыслей? Или в одно из подвальных помещений, оборудованных под спортзал, чтобы заглушить разум сливающимся потом?

В тот момент тихий стук достиг ее сознания. Кристиан обернулась, ища источник звука, но вокруг вновь воцарилась тишина. Послышалось? Она прислушалась, замерев, и в тот же миг звук повторился.

Кто-то кидал камушки в окно. Недоумение сменилось смятением, и капитан с некоторой опаской выглянула наружу – ни единой мысли о том, кто мог стать ее незваным утренним гостем, у нее не было.

– Я увидел свет в вашем окне, моя леди.

Лишь свет фонаря вырывал ослепительно белую фигуру из тьмы ноябрьского утра. Кристиан не видела его с того дня, как попыталась пробить с помощью дезинформации, и ее эксперимент обернулся крахом. Подкрашенные ложью факты не всплыли ни в едином печатном издании, и сам Клео внезапно пропал; впрочем, капитану стало просто не до него. И теперь он