— Это и ты делаешь.

Она повернулась и бросила взгляд за реку.

— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержатьменя, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?

— Не совсем.

Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшимименя всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.

— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров.Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами другихлюдей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свойлад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезнопострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность.Понимаешь?

Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.

— Может быть. Но из этого следует лишь то, что онинуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоейширочайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм,оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Ужкто-кто, а они-то на самом деле в струе.

— Это точно.

Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке,осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс наглазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто туткрутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными,что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо отвозраста, я обладал уже тогда.

Но с того самого дня я никогда им не доверял.

Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всегодвенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное,возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ееутверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то сноваутратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину втротуаре.

Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне вдухе Джен.

Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.

— Возможно, Хантер, мы могли бы сделать их еще круче.

Я посмотрел на нее и рассмеялся, зная, что помогу ей найтиих. Потому что Джен считает, что они нужны ей, а она нужна мне.

— Конечно, мы могли бы.

Она бросила еще один взгляд в сторону фабрики и пожалаплечами.

— У меня для тебя подарок.

— Еще один?

— Куртка не считается. Она была твоя, куплена иоплачена.

Меня кольнуло.

— Ну, по правде, так до сих пор не оплачена.

Она улыбнулась и убрала бинокль в свой рюкзак, сначала (чтоя с радостью отметил), поместив его в прочный, подбитый изнутри чем-то мягким,советских времен футляр. А взамен извлекла наружу бумажный мешок. Джен иоткрыть его не успела, как я ощутил запах горелого пластика.

— Я же говорила, что обязательно должно что-тосохраниться. Тебе нужно было остаться, будь у меня помощь, на это не ушло быцелых два часа.

Она аккуратно развернула бумагу, приговаривая:

— Только одна, с самого дна кучи.

У меня отвисла челюсть.

Кроссовка чудесным образом осталась неповрежденной огнем,жаром и копотью, вставки остались гибкими и все так же отливали серебром.Шнурки пробегали сквозь мои пальцы, словно струйки песка, петелькипоблескивали, крохотные велосипедные спицы вращались в солнечном свете.

Я почти забыл, как они прекрасны.

— Пахнет пожаром, — заметила Джен. — Былохуже, но я истратила пару емкостей обувного дезодоранта, и ничего — помогло. Современем выветрится.

— Да мне плевать, как она пахнет.

Я понял, что это мне тоже нужно. О том, чтобы переиначитьДжен, речи уже не шло. Ее мозг был уникален и готов ко всему, начиная отпрыжков с крыши на крышу или перелезания через воздушные колодцы до тайныхреволюций, а вот у меня давно не было такого чувства, словно я способен лететь— на худой конец, раскачавшись на канате.

Я взял у нёе кроссовку и крепко прижал к себе.

— По-прежнему думаешь, что джаммеры такие ужплохие? — спросила Джен.

Я посмотрел за реку, на врагов всего, что было мне дорого, исделал им кивок.

— Не всегда. У них есть свои фишки.

Обувка оставалась в моем владении около трех недель, пока непришел счет за пользование кредиткой. Требовались решительные действия.

— Ты всегда сможешь купить себе пару, когда онипоявятся в продаже, — утешала меня Джен.

— Да, но не с настоящим логотипом, — возражал я.

Мне предстояло лишиться этой красной запретительной черты.

Один французский философ сказал, что человек — это животное,которое умеет говорить «нет».

Но я не мог сказать «нет» некой выпускающей кредитные картыкомпании, имеющей название из четырех букв. Итак, мы позвонили Энтони,удостоверились, что он на работе, сообщили, что хотим показать ему что-товажное, и направились в верхнюю часть города.

Контора доктора Джей, как, собственно говоря, и самахип-хоп-культура, появилась в Бронксе в 1975 году. Фирма и сейчас там, хотятеперь обзавелась филиалами по всему городу. Они продают обувь и спортивнуюодежду из синтетических материалов под такими марками, как «Сапплекс» и«Ультра»: слова космической эры, магически творящие образы кокетливых роботов.

— Хантер, старина! — приветствовал меня Энтони,Джен же удостоил кивка, означавшего: «Я помню, что ты сказала на встречефокус-группы, это было в струю».

Он повел нас вглубь, сквозь доброжелательный шумный гомон,усугублявшийся ужасающей звуковой системой хранилища: ребятишки раскатываликовер, чтобы опробовать мягкость и упругость ворса, примеряли фуфайки,определяя оптимальную длину где-то ниже талии, но выше колена, отражающие светрадуги командных логотипов вертелись на подставках.

Наконец мы добрались до святилища в сердце склада,протиснулись между высокими стеллажами, забитыми расставленными по размеру иартикулу коробками. Энтони отодвинул стоящую на дороге стремянку на колесикахбиблиотечного образца.

— Что это за запах? — осведомился он, в то времякак Джен открывала обувную коробку.

— Мотор истребителя, — небрежно ответила она,разворачивая бумагу и доставая образец.

Стоило Энтони увидеть обувку, как глаза его вспыхнули. Оносторожно взял образец из ее рук и принялся вертеть перед глазами, рассматриваяподошву, носок, задник, язычок, рант, петельки, шнурки. Все подряд.