как обычно делал в глубокой задумчивости. Его взгляд прогулялся по редису и остановился на кочане цветной капусты.

В ожидании ответа Игнаша переступил с ноги на ногу, готовый в любой момент сорваться с места. Мадам Серизьен посмотрела на мадам Роше и многозначительно закатила глаза к небу. Жена рыбака Перрена страдальчески сморщилась, словно секунду назад выпила бокал уксуса, и только папаша Мишле весело сиял одним зубом в сторону школьной учительницы.

– Это иностранная фамилия, – изрек месье Самуэль, когда собравшиеся стали терять терпение.

Мадам Серизьен нетерпеливо топнула каблучком:

– Дорогой месье Самуэль, мы сами знаем, что это иностранная фамилия, нас интересует адрес. У нас есть подозрение, что девочку проиграли в карты.

– Боже мой! – пальцы месье Самуэля щелкнули в воздухе. – Я думаю, Вишневецкие живут на улице Трех Епископов. Мадам с девочкой вчера купили у меня бриоши и связку лука-порея. Я пытался предложить мадам прекрасный гусиный паштет в жестяных баночках, но она наотрез отказалась. Кстати, – он обвел глазами присутствующих, – никто из вас не хочет приобрести гусиный паштет? Три баночки по цене двух.

Жена рыбака заглянула в кошелек и пробормотала что-то невнятное.

Месье Самуэль испустил протяжный вздох:

– Пожалуй, я сам провожу вас на улицу Трех Епископов.

В его руке очутился топорик для рубки мяса. Он покрутил им в воздухе:

– Вы не считаете, что это слишком?

– Сойдет! – кивнула мадам Серизьен.

Широким жестом она пригласила месье Самуэля возглавить колонну. Подскочившая из глубины магазина жена вцепилась ему в фартук:

– Нет! Не пущу! Подумай о детях!

С суровым видом он стряхнул ее руки и отрезал:

– Стыдись, Жюли! Мой долг прийти на помощь несчастной мадемуазель, которую, ты слышала, – месье Самуэль поднял взор к небу, – проиграли в карты! Немыслимо! Живую девочку проиграть в карты!

– Несчастное дитя! О, несчастное дитя! – причитал месье Самуэль весь путь от своего магазина до улицы Трех Епископов.

Он остановился, дойдя до крошечного домика с облупленной желтой штукатуркой. Черепица с краев крыши давно выкрошилась и теперь лежала на земле разломанным печеньем, которое не успели склевать птицы. Потрескавшиеся рамы прикрывали такие же растрескавшиеся ставни с прорезями в виде сердечек.

Размашисто прошагав по гравийной дорожке, месье Самуэль несколько раз стукнул дверным молотком:

– Месье Вишневецки! Откройте, мы хотим с вами поговорить!

С каждым ударом молотка Игнаша все крепче и крепче сжимал кулаки, готовый в любой момент броситься на помощь месье Самуэлю и спасти Марию.

Под напором плеча месье Самуэля дверь внезапно распахнулась, приоткрыв грязную кухню, где за столом сидел маленький лысый мужчина в одних кальсонах и затравленно смотрел перед собой.

При виде голого торса месье Вишневецкого мадам Роше коротко взвизгнула и щитом выдвинула вперед раскрытый зонтик.

– О… – выдохнула мадам Серизьен, – какой конфуз.

– Мой муж будет покрепче этого хлюпика, – сказала папаше Мишле жена рыбака, – такому дохляку сеть нипочем не вытащить.

– Чем обязан, господа? – губы месье Вишневецкого тряслись от растерянности. Он нашарил рукой кухонное полотенце и попытался накинуть его на плечи, но оно оказалось слишком маленьким, и тогда он наподобие юбочки прикрыл им кальсоны.

– Ходят слухи, что вы проиграли в карты свою дочь, – сурово сказал месье Самуэль, – и мы все ждем, что вы дадите нам разъяснения по этому поводу. У нас во Франции не принято играть в карты на девочек. Как, впрочем, и на мальчиков.

Он не договорил, потому что месье Вишневецкий, забыв о кальсонах, вытер полотенцем взмокшую лысину, отхлебнул из большой кружки и произнес:

– Медам, месье, – он посмотрел прямо на Игнашу, – я не умею играть в карты, а Мария всегда была большой выдумщицей, – повернувшись, он указал на открытую дверь в комнату, за которой виднелось пестрое девичье платьице: – Мария, подойди сюда, расскажи, что ты наболтала на этот раз. Сладу с ней нет.

Мельком выглянув из своего укрытия, Мария встретилась взглядом с Игнашей и покраснела:

– Ничего подобного я не говорила, – она по-взрослому подняла брови. – Я не могу отвечать за слова каждого ребенка.

В этот момент Игнаша понял, что скоро ему попадет от Варвары.

Париж, 1967 год

«И почему мне вдруг вспомнился тот смешной мальчишка – Игнатий, который привел к отцу целую делегацию из деревенских жителей?» – подумала Мария.

Страшно вспомнить, сколько проказ пережил ее тихий, безобидный папа, в чьей душе любовь к астрономии мирно уживалась с игрой на флейте. Звезды и флейта – есть ли еще наилучшее сочетание этих двух стихий, созданных Господом?

В последний раз папа услышал мелодию флейты лежа в гробу, когда Мария сыграла над его открытой могилой «Полонез» Огинского. Стояла холодная, бесснежная зима, и казалось, что в морозном воздухе звуки с размаху разбиваются о могильные камни. Доиграв последнюю ноту, Мария бросила флейту в могилу:

– Прости, папа, и прощай.

Она до сих пор вздрагивает, когда слышит резкий звук удара о дерево. Звезды, флейта и могила – есть ли наихудшее сочетание в подлунном мире?

Следующим ударом судьбы стало новое замужество матери. Оно случилось на втором году ее вдовства. Мария даже представить не могла, что мать может полюбить другого мужчину. Разговор о замужестве зашел за завтраком, когда Мария пила молоко из большой кружки, подаренной папой на Рождество. Вид у мамы был смущенный и виноватый.

– Мария, дочь, ты уже совсем взрослая – четырнадцать лет…

Не понимая, к чему клонит мать, Мария поставила кружку на стол и вытерла губы.

Руки матери метались по скатерти, не находя себе места. Наконец, они нашли салфетку и принялись терзать ее край. Мама глубоко вздохнула:

– Я выхожу замуж за хорошего человека.

Если бы сейчас с потолка ударила молния, Мария удивилась бы меньше. Онемев, она уставилась на рождественского Ангела на фарфоре кружки. Он сидел на еловой ветке и обнимал рог изобилия.

– Гастон, зубной техник, – тем временем мягко говорила мама. – Мы с тобой, наконец, переедем в хорошую квартиру, а ты пойдешь в колледж Святой Маргариты изучать историю. Ты же мечтаешь об этом, не правда ли?

– Ты никогда не говорила мне, что у тебя есть кавалер! – закричала Мария, от ярости проглатывая окончания слов. – Посмотри на себя, ты же старая! Тебе тридцать пять лет! Как тебе не стыдно!

Мама быстро заморгала, и ее глаза наполнились слезами.

– Мария, доченька!

– Не смей больше называть меня дочкой, – бушевала Мария. – Я только папина дочка, а ты… ты его никогда не любила и меня не любишь, раз бежишь замуж за первого встречного!

– Он не первый встречный, поверь. Он хочет с тобой подружиться. Я рассказала ему, что ты прекрасно