Тома поделила колоду пополам, показала Антону карту. Тот унылым кивком подтвердил, что это она, и Тома радостно вскрикнула.

К камере подошел Денис, дежурный из хранилища улик.

– Собирайтесь, узники, – холодно произнес он.

Денис открыл камеру. Тома размяла затекшую спину.

– Денчик, а ты чего здесь? – удивилась она.

– Наказан.

– Неудобно как… Извини.

Денис провел Антона и Тому к стойке и достал контейнер с личными вещами.

– Ничего, график удобный. По деньгам не потерял почти.

Мимо прошли двое младших следователей.

– Опять с ними треплешься? Так и до участкового докатишься! – засмеялись они.

Денис покраснел, Тома сочувственно погладила его по плечу.

– Как разгребем дело, я с Митричем поговорю. Если он меня не уволит, конечно. Не знаешь, Профессора допросили?

Денис еле сдерживался, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Да ладно тебе, колись. Все равно узнаю.

Денис вытер раскрасневшиеся щеки, осмотрелся и понизил голос:

– Допросили. Только ни хрена не добились. Против бати он показания не дал и девчонку свою выгораживал. На него ничего нет: папаша в гробу, а девчонка молчит как рыба.

– Погоди, какая девчонка? – вклинился Антон.

– Та, что выжила. Она ему вроде как дочь приемная. У Кирсановой мотив есть.

Антон и Тома переглянулись. Мимо прошли следователи, и Денис протянул Томе отрывные квитанции.

– Можете быть свободны, – произнес он серьезно.

Парочка вышла из здания Следственного комитета под косые взгляды коллег.

На улице было тепло и ясно. Тома с удовольствием вдохнула свежий воздух полной грудью. Она включила почти севший телефон и набрала мужа по видеосвязи. На экране в ту же секунду появилась взъерошенная голова Лени с красными от недосыпа глазами.

– Тома! Алё! Я сейчас, я… приеду! Тебя там не обижали? Ты поспала? Сильно испугалась?

Антон, насупившись, отошел в сторону и закурил.

Тома дала Лене выговориться.

– Я в управлении полночи проторчал! Ждал, когда отпустят! Меня Брындин выгнал, гад!

– Лень, у меня все хорошо! Слышишь? Я выспалась, никто меня не обижал, тут же все свои.

Леня начал обуваться, Тома засмеялась.

– Это мой ботинок, – с нежностью сказала она.

– Дождись меня, пожалуйста. Я сейчас за тобой приеду.

– Зачем тебе туда-сюда мотаться? Я с голоду умру, пока тебя ждать буду. И телефон разряжается. Потеряешь меня, опять будешь волноваться. Меня лучше Антон закинет, быстрее будет.

Леня беспокойно посмотрел в камеру. Кажется, упоминание этого имени вызвало у него нервный тик.

– Что со мной за полчаса случится?

– Ладно… – смирился он, и телефон Томы погас.

Они направились к машине, в животе у Томы громко заурчало. Она ничуть не смутилась.

– Я свою свадьбу так не ждала, как Ленькиных оладушков сегодня… Смотри, это Профессор!

Мещерский забрал документы на авто у дежурного штрафстоянки и сел в машину. Антон направился к нему быстрым шагом:

– Подождите! Стойте!

Машина Профессора резко тронулась и, скрипнув шинами, укатила с парковки.

17 дней 3 часа с начала эксперимента

Профессор застрял в пробке в центре города и думал о предстоящей встрече. Мысли о Кате, к его собственному удивлению, не отпускали с того самого дня, когда Степан привез его в клинику.

Мещерский не был готов смотреть ей в глаза, потому что боялся услышать страшное… Сзади засигналили, Профессор нажал на педаль газа.

Но прежде чем узнать правду, он решил сделать одно важное дело, откладывать которое дальше было нельзя.

У клиники дежурил полицейский. Он подошел к припарковавшейся машине Мещерского и постучал в окно:

– Добрый день, территория закрыта для посещений. А, это вы. Что вам нужно?

– Я бы хотел попасть внутрь.

Полицейский достал рацию. Профессор подождал, пока дежурный получит указания.

– Только в моем присутствии, и не более получаса.

Выбора у Мещерского не было, и он вошел в клинику в сопровождении полицейского. Профессор прошелся по холлу первого этажа. Стук его трости эхом разносился по зданию. В комнате для наблюдений было грязно и пусто. Из стены торчали оборванные провода, мониторов на прежнем месте не было. Сотрудники Следственного комитета не слишком церемонились. Мещерский обернулся к сопровождающему:

– Оставьте меня одного.

– Не положено.

– Пожалуйста, – устало сказал Профессор. – Я не подозреваемый. Юридически это все еще моя клиника, и я бы хотел побыть один, понимаете?

Мещерский с трудом держался на ногах. Перед дежурным стоял не загадочный маньяк, лицо которого крутили по всем каналам, а отчаявшийся, уставший человек.

– У вас пятнадцать минут, – сжалился полицейский.

Оставшись в одиночестве, Профессор осмотрелся, постарался вспомнить расположение всех предметов в комнате и обнаружил, что не помнит, были ли здесь манекены. Да, он пытался создать для участников впечатление масштабности эксперимента, но как решил задачу, не помнил. Память ухудшалась быстрее прогноза. Стресс ускорил болезнь.

Мещерский поднялся в свой кабинет. И здесь царил хаос. Профессор испытал легкий приступ беспокойства, поправил криво висящие дипломы на стене. Так гораздо лучше. Провел пальцами по корешкам книг, пока не нашел нужную. Убедившись, что дежурного нет за спиной, Профессор отодвинул фрагмент задней стенки стеллажа и извлек из ниши в стене ключ с красной биркой. Одно дело сделано, можно спуститься вниз. Руку Мещерского сковала судорога, по телу пробежалась дрожь. Он торопливо принял таблетку.

В помещении эксперимента пахло трупным ядом вперемешку с дезинфицирующими химикатами, освещение работало с перебоями. Повсюду следы крови. Некогда живое и уютное пространство словно умерло и разложилось до костей. Мещерский с трудом удержался, чтобы не повернуть назад. Но он должен был это увидеть. Голова кружилась, подступала тошнота. Но холодный разум Профессора подавил панику, и он заставил себя сделать еще один шаг.

В туннеле он вошел в камеру, где держали Катю, опустился на пол. Стены и пол все еще были испачканы ее кровью.

Профессор застонал. Он убил их. Убил своей гордыней, хладнокровием, отрицанием очевидного. Тем, что видел перед собой лишь цель и относился к этим людям как к средству. Отец был прав. Он останется убийцей до конца своих дней, иначе не могло быть. Мещерский зарыдал.

120 часов с начала эксперимента

Время потеряло всякий смысл. Оно тянулось бесконечно долго, и никто не знал, каким был день по счету, день сейчас или ночь.

Золотую рыбку съели. И подгнившие огрызки яблок тоже. Слизали остатки еды с мусорных пакетов, собрали последние крошки. Но не голод был их главной проблемой. Жажда. Они пытались пить кровь друг друга, но от нее тошнило, и жидкость покидала тела еще быстрее. Плакать было нечем.

Пропитанная потом и чужой кровью одежда прилипала к их телам как вторая кожа. Открытый настежь холодильник не остужал. Внутри холодильника стоял пустой аквариум, Рома безуспешно пытался собрать конденсат.

Татьяна сильно похудела, под глазами набухли фиолетовые мешки, губы и кожа на руках потрескались. Она сидела у трупа Платона. Его серое безжизненное лицо больше не выражало ни боли, ни страданий. Повязка на животе почернела.

Рядом опустилось одеяло, Татьяна медленно обернулась. За ее спиной стояли осунувшиеся Рома и Андрей. Неродные братья были похожи как две капли воды: впалые щеки, щетина, лопнувшие капилляры глаз.

– Надо его к остальным… – прошептал Рома, экономя