Профессор сделал исполненный щедрости жест, как бы говоря, что он в полном их распоряжении как угодно надолго.

– Мне нужны кое-какие сведения, – сказал Ульф.

Профессор огляделся.

– Сведения? Мои ребята ни в чем не замешаны, это я вам точно скажу. Они чисты, Ульф. Чисты на сто процентов.

– Конечно, – поспешно ответил Ульф. – Нет, ваши ребята тут совершенно ни при чем. Я просто хотел спросить насчет одного человека, который чинит винтажные мотоциклы. У него есть фургон с рекламой. И татуировка – вот здесь, на шее. И еще, как мне кажется, он либо эстонец, либо латыш.

Профессор сощурился.

– Татуированный эстонец с фургоном? Слишком широкая демографическая выборка, Ульф, – он покачал головой. – Прости. Никогда о таком не слыхал.

Ульф выждал еще несколько секунд. Потом, понизив голос, сказал:

– Речь идет о жестоком обращении с животными, Проф.

Эффект последовал незамедлительно. Профессор сдвинул брови; на его лице было написано отвращение.

Ульф сделал жест в сторону стоявшего неподалеку от стола мотоцикла. Это был олдскульный красный BSA с такого же цвета коляской.

– Как поживают мопсы, Проф?

– Прекрасно, – ответил Профессор. Он повернул голову, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Через несколько секунд над краем коляски показались две мордочки, которые принялись озираться по сторонам. Потом два бурых мопса, каждый – в красном ошейнике того же оттенка, что и BSA, выпрыгнули из коляски и трусцой подбежали к Профессору. Ульф наклонился и дал им понюхать свою руку.

– Они чуют Мартина, – сказал он.

– Как у него дела? – спросил Профессор.

– Никак до конца не выберется из депрессии, – ответил Ульф. – Сначала мы думали, что это сезонное аффективное расстройство, но теперь… в общем, такой уверенности больше нет.

Профессор кивнул.

– Его доктор Хоканссон наблюдает? – спросил он.

– Да.

– Он – лучший, – сказал Профессор. – Это он делал моей Бетси операцию. У нее была опухоль. Доброкачественная, к счастью. Я бы просто не вынес, будь это что-то серьезное.

Ульф сочувственно хмыкнул.

– Мы прирастаем к ним душой, верно? – он замолчал, заметив, что Профессор качает головой.

– Нет, тут что-то не складывается, Ульф. Я только что вспомнил – я и вправду знаю одного человека, который подходит под твое описание, но он никогда бы не стал жестоко обращаться с животными. Все, скорее, наоборот.

Ульф спросил, как его имя. Профессор явно колебался, но, наконец, сказал:

– Кармо Пярн. Но я тебе говорю, Ульф, – он точно не стал бы ничего такого делать, – он немного помолчал. – Скажи: что именно, как вы думаете, он натворил?

Ульф не стал ничего скрывать. Он в подробностях рассказал все Профессору, добавив:

– Только не говори доктору Хоканссону, что я тебе все рассказал. Вообще-то мне не полагалось бы этим делиться – то есть с гражданским.

И тут Профессор начал смеяться. Взбудораженные хозяйским хохотом мопсы принялись скакать на задних лапках, тявкая и скребя передними воздух.

Ульф ждал объяснения.

– Знаете, чем занимается Кармо? – спросил Профессор. – Да, он чинит старые байки, но вообще-то он разводит собак. У него за городом есть псарня. Разводит собак – и тренирует.

Ульф обменялся взглядами с Блумквистом.

– У нас тут есть собаки, которых вполне можно принять за волков, – продолжал Профессор.

Он подождал, как отреагирует Ульф, но Ульф молчал. Тогда он отвел Ульфа в сторону и что-то прошептал ему на ухо. Блумквист изо всех сил старался услышать, о чем идет разговор, но Профессор говорил слишком тихо. Блумквист нахмурился.

Потом Ульф выпрямился, отступил от Профессора и сказал:

– Ну что ж, – а потом добавил: – Вот оно что.

– Да, – ответил Профессор. – Такие дела.

– Теперь понятно, – сказал Ульф, а потом принялся смеяться. Блумквист бросил на него полный упрека взгляд.

Профессор предложил им выпить кофе, и Ульф это предложение принял. Профессор вопросительно посмотрел на Блумквиста, который стоял, поджав губы, но, в конце концов, все же кивнул.

Профессор удалился на кухню, где возле грязной раковины стояла видавшая виды кофеварка, и Блумквист возмущенно воззрился на Ульфа.

– Это было ужасно грубо, – сказал он.

Ульф положил ему руку на плечо.

– Знаю, знаю, – вздохнул он. – Но эти люди… – тут он обвел жестом ангар. – Их нельзя назвать сливками общества, Блумквист. Вы же знаете, как обстоят дела.

– Но зачем ему было говорить шепотом?

Ульф пожал плечами.

– Кто знает?

Но Блумквиста это не утешило.

– Я стоял здесь, пока вы… – он чуть не задохнулся при мысли о пережитой несправедливости. – Будь это детективный роман, такого никогда бы не произошло.

– Но мы же не в детективном романе, Блумквист. Мы с вами в реальном мире. А когда в реальности концы сходились с концами?

Тут вернулся Профессор, неся на подносе три негигиеничного вида кружки, наполненные маслянистой черной жидкостью. Он вручил по кружке Ульфу и Блумквисту, а оставшуюся забрал себе и принялся дуть на кофе, чтобы тот поскорее остыл.

– Мой друг – Блумквист, – тут Ульф сделал жест в сторону полицейского, – мой друг с удовольствием бы послушал о Великих байкерских войнах.

– Великих нордических байкерских войнах, – поправил его Профессор, и повернувшись с улыбкой к Блумквисту, спросил: – Вы, значит, интересуетесь историей движения?

Блумквист, надувшись, отпил глоток кофе и вопрос проигнорировал.

– Да, интересуется, – ответил за него Ульф.

Профессор уселся и положил ноги – обутые в ковбойские сапоги с прихотливым орнаментом – себе на письменный стол.

Своим гостям он сесть не предложил, так что Ульф придвинул стул, смахнул с сиденья пыль и жестом пригласил Блумквиста садиться.

– Валяй, – подбодрил он Профессора и, повернувшись к Блумквисту, добавил: – Представьте, что вы на лекции в Лундском университете, Блумквист.

Полицейский молча уставился в свою кружку. Ответа от него не последовало.

Профессор откашлялся.

– Началось это давно, еще в тысяча девятьсот восьмидесятом, – торжественно начал он. – Именно тогда в Копенгагене появилось первое подразделение «Ангелов Ада». Они, знаете, тогда назывались «Объединенный МК». Были у них там хорошие люди, были и плохие, но так уж устроен мир, не правда ли – хорошее и плохое вперемешку. Шопенгауэр и все такое. Ну так вот, у этих парней имелись враги, понимаете – другой клуб, который назывался «Отборные подонки». Им не понравилось, что Ангелы вторглись на их территорию, и их можно понять. Нужно смотреть на это дело с точки зрения того, что называется исторической перспективой. И вот явились они в бар, понимаете, это был бар Ангелов, их территория. Случилось большое месилово. Серьезное. И тогда-то и появились первые жертвы – первые парни, отдавшие жизни за свой клуб.

Тут Профессор опустил глаза с тем выражением, какое бывает у людей, когда они выступают на памятной