«Он что, ждет, я сейчас наброшусь на него,скручу по рукам и ногам и поволоку в милицию? – внутренне усмехнулся Веня– без всяких признаков веселья, впрочем. – Да нет. Кажется, я сделал все,что мог. Кто может, пусть сделает больше!»

Он стоял и пытался вспомнить, как это будетпо-латыни. Почему-то заклинило – вспомнить казалось безумно важным. Не удалось.Зато вспомнилось – и тоже не по-латыни! – другое выражение: «Мавр сделалсвое дело, мавр может уйти». Отчего-то все убеждены, что это словашекспировского Отелло, а на самом деле – это выражение из трагедии Шиллера«Заговор Фиеско». Веня это знал, но сейчас и это знание не принесло ему никакойпользы.

Посмотрел еще раз на Вятского.

Нет. Все. Больше ничего невозможно придумать,предпринять, сделать...

«Доктор сделал свое дело, доктор может уйти!»

Белинский повернулся и побрел к двери. Она таки оставалась незапертой. Веня, пока спускался, почему-то все вслушивался – нещелкнет ли замок?

Нет. Видимо, Вятский так и не встал с дивана.

Но это оказался не Жерар...

Подойдя к стеклянной двери, Лера ахнула такгромко, что у нее даже горло заболело. Было с чего ахать. На крыльце стоялМирослав!

Она машинально, еще не оправившись отизумления, повернула ключ в замке, распахнула дверь и только потом сообразила,что надо было сначала предупредить Николь.

Но дело уже сделано. Мирослав с некоторымнедоумением посмотрел на Леру, словно не узнал ее (ну правильно, они ведь виделисьгод назад, можно и забыть!), но тут же углядел на ее спиной Николь – и замер вдверях, ни вперед, ни назад. За его спиной маячил какой-то невысокий худощавыйпарень, который то пытался поглядеть в комнату через плечо Мирослава, топоднырнуть под его руку, но дверной проем был слишком тесным, а Мирослав неотличался хилостью.

Николь и Мирослав неотрывно смотрели друг надруга, и у Леры вдруг сжалось сердце, такое непримиримое, оскорбленноевыражение было написано на их лицах.

– Что же ты не спросишь, от кого у меняэтот ребенок? – с ледяным видом спросила Николь, упирая руки в боки инарочно прогибая спину, отчего ее живот выпятился еще сильнее.

– Хотелось бы надеяться, что отменя, – сдавленно выговорил Мирослав. – Но если даже и нет, мнеэто... все равно. Понимаешь? Это не имеет никакого значения. А все-таки он...мой?

Глаза у Николь стали такими, что Лера поняла:пора приходить на помощь.

– Во-первых, это не он, а она. В смысле,девочка, – уточнила Лера, говоря по-французски, чтобы ее понимала и Николь. –Ее зовут Шанталь. В смысле, будут звать, когда она родится. И она ваша, ваша,не сомневайтесь. Вам надо срочно провериться у хорошего врача, потому что вашебесплодие, кажется, излечилось.

– Что? – пробормотал Мирослав,поворачиваясь к Лере, но при этом не отрывая глаз от Николь. – Какоебесплодие?

– Как это – какое? – спросила Лера,переставая что-либо понимать.

– Перестаньте городить ерунду, –раздраженно бросил Мирослав, наконец-то сдвигаясь с места и широкими шагамиустремляясь к Николь. – Мы можем поговорить наедине? Без этой сумасшедшей,которая что-то лопочет, лопочет... Что она тебе наговорила, какое такое у менябесплодие?! Я ее вообще первый раз в жизни вижу. Кто это такая?

Лера онемела от возмущения. Вдруг Никользакрыла лицо руками и начала трястись, не то плача, не то смеясь. Потомпокачнулась... Мирослав кинулся к ней, подхватил на руки – и выбежал изкомнаты. Заскрипели ступеньки под его тяжелыми, но стремительными шагами, апотом все стихло.

«Ладно, черт с ним, не буду обижаться! –подумала Лера. – Главное, чтобы они помирились».

И тут она наконец-то увидела, что молодойчеловек, маячивший за спиной Мирослава, все еще стоит в дверях, будто нерешаясь войти в комнату.

– Добрый вечер, мсье, – рассеяннопоздоровалась она. – Извините, вы не могли бы прийти завтра? МадемуазельБрюн, как видите, немного занята сегодня. И вообще...

– Ни-че-го не понимаю, – медленно,как бы про себя проговорил незнакомец, сокрушенно качая головой.

Не вдруг до Леры дошло, что он говоритпо-русски.

– Вы кто?! – изумленно воскликнулаона и чуть не засмеялась, увидев, как расширились от удивления его глаза. И нетолько расширились, но будто осветились изнутри. Только что они были карие, атеперь вдруг сделались янтарные. Ну чистый янтарь! Никогда не видела Лера такихглаз! Вдобавок они были странной и очень красивой формы – немного приподнятые квискам, окруженные столь длинными ресницами, что Лера исполнилась немалойзависти. В книжках такие ресницы называются стрельчатыми.

«Странно, почему именно у парней часто бываютпотрясающие ресницы? – грустно подумала она. – Вот ему они конкретнозачем? И такие яркие, четко вырезанные губы – лук Амура! – парню тоже ненужны». И волосы у него были красивые: русые с рыжинкой, небрежно отброшенныесо лба. Насмешливо-дерзким выражением лица он немного напомнил Лере Жерара,однако был, конечно, моложе и, что греха таить, красивее. Вот только ростподкачал. Жерар был ростом метр восемьдесят, то есть на десять сантиметров вышеЛеры. Этот же парень оказался чуточку ниже ее.

Странно. Это нисколечко не портило его вЛериных глазах, а ведь раньше она и не взглянула бы на мужчину ниже себя.

С другой стороны, какой он мужчина? Хотьвпалые щеки и покрылись легкой щетинкой, что придавало ему сходство с молодымреволюционером-народовольцем, какими Лера видела их на картинках и висторических фильмах, тем не менее сразу понятно, что он еще совсем мальчишка.Далеко до тридцати. Может быть, он даже младше Леры.

Еще одна странность... то волнение, котороеона ощутила, заглянув в его удивительные глаза, не уменьшилось и после этогооткрытия. А ведь раньше у Леры всегда были четкие, устоявшиеся представления отом, каково должно быть возрастное соотношение между мужчиной и женщиной. Ондолжен быть старше, она – младше. И ни в коем случае не иначе. Жерар вполнеподходил Лере, а этот «мальчишка» – нет. Почему же в таком случае она неощутила при виде Жерара такого волнения, какое испытала сейчас? Нет, нет, она,конечно, волновалась при встрече с женихом, однако волновался ее ум, а несердце. И не тело. А сейчас с ней происходит что-то странное. Содроганиекакое-то. Нечто, не испытанное раньше, а оттого пугающее.

Внезапно она сообразила, что ее погружение вволнующие янтарные глаза несколько затянулось, рывком вынырнула из оцепенения иторопливо поплыла к спасительному берегу обыденности: