– Да сам не знаю, – наконец-торешился честно признаться Веня. – Для начала увидел книгу Сорогина сфотографией – и узнал убитого человека, к которому приезжал на квартиру, апотом милицию вызывал. Из любопытства почитал несколько рассказиков...

– Почитал? – недоверчиво перебилВятский.

– Ну нет, конечно, по диагоналипосмотрел. Читать это только ненормальные могут.

– А если прочтут нормальные, они послеэтого сойдут с ума, – пробормотал Вятский, и Веня понял, что он имеет ввиду свою дочь.

– Да, правда... Ну короче, я понял, чтоубить Сорогина мог только человек, который его смертельно ненавидел.

– А почему ты решил, что этот твойзнакомый не мог его книжек прочесть? Начитался, ну и...

– Потому что возненавидеть – это одно, аубить – совсем другое, – серьезно, как ребенку, пояснил Вениамин. –Дело не в том, что тот парень Сорогина не читал, а я в этом убежден. Он не изтаких, он просто не способен убить, понимаете? Я немало людей повидал, я просебя знаю, что чувствую их. Тот парень – он из тех, о ком говорят: «жертва обстоятельств».Он игрушка в руках судьбы, он подчиняется сложившейся ситуации, – Вениаминс усилием подбирал слова, охваченный неодолимым желанием объяснить – не тоВятскому, не то себе самому, почему он-то, доктор Белинский, влез в этуисторию, почему так рьяно бросился на защиту одного практически незнакомого емучеловека – и почему столь же рьяно пытается погубить другого, тоже незнакомого.

Погубить? Это слово вдруг встало перед ним совсей отчетливостью.

Нет, правда, догадка Белинского губительна дляэтого измученного человека! Как теперь быть Вятскому?

– А потом я увидел Ларису, а потомнаткнулся на эту статью, – договорил Веня упавшим голосом. – Ну и вотпришел.

– Зачем? – спросил Вятский. –Чего ты от меня хочешь? Чтобы я явился в милицию с повинной? А если я виноватымсебя не считаю? Тогда как? Если я убежден, что раздавил ядовитую тварь,мерзкую, опасную? Ты доктор, тебе понятней будет другое сравнение: я считаю,что избавил людей от страшной заразы!

Вот именно. И Климушка то же самое говорил.Только оба они ошибались.

– От какой же это заразы вы людейизбавили? – с тоской сказал Веня. – От Владимира Сорогина, что ли?

– Ну а разве нет? – растерянноспросил Вятский, наконец-то повернув к Вене голову.

– Вы убили человека, – вздохнултот. – Человека – и писателя, у которого вышло четыре или пять сборниковрассказов. Я посмотрел тираж одной книги – двадцать пять тысяч. Немало длянашего времени. И это только одно издание. Знаете, у меня жена работает вкниготорговой фирме, так вот она рассказывала, что, когда умер сатирик Григорин– ну тот, знаменитый, – тираж его книг подскочил чуть ли не в десять раз.Смерть – отличная реклама. А тем более – убийство. То есть, убив Сорогина, высодействовали пропаганде его книг, не сомневаюсь. Кроме того, сами понимаете,как бы медленно ни работала милиция, это убийство все равно раскроют. Вычислятвас. И что тогда?.. Вы думали, что отомстили за дочь? Что спасли ее? Не знаю,не уверен.

– Думаешь, менты узнают? –напряженно спросил Вятский. – Ты же только что говорил, что они ищут кого-тодругого.

– Но ведь он-то не убивал! –воскликнул Веня. – И вы, и я – мы оба прекрасно знаем, что тот пареньсовершенно ни при чем, что он не виноват, что он не убийца.

– О господи, – вздохнулВятский. – Оставьте вы нас в покое, а? Смилуйтесь!

Он сел – так резко, что его порозовевшее былолицо снова побелело, а рука привычным движением легла на левую сторону груди.

– Вам не понять, что мы пережили! –хрипло выговорил он. – Не понять! Теща умерла, жена постарела лет надесять в один день, я сам чуть жив, а Лариска практически помешалась. Надо былонемедленно квартиру продавать и уезжать отсюда, но тут смерть и похороны тещипомешали, да и кто даст за эту печерскую блочную развалюху нормальные деньги?Кто, я вас спрашиваю? На них же надо будет новую квартиру купить, как-то житьдальше...

– Ну так у вас, что, квартира подорожаетпосле смерти Сорогина, я что-то не пойму? – грустно спросил Веня. –Денег прибавится? Или судачить о Ларисе меньше станут? Вы правы – надо былонемедленно уезжать отсюда, хотя бы временно обстановку сменить. А почему Ларисане поехала на похороны бабушки? Понимаю, это звучит кощунственно, но все жекакое-то разнообразие впечатлений, разве не так?

– Да эта старая дура – царство ейнебесное, конечно, – торопливо обмахнулся крестом Вятский, – Ларкупрокляла, когда узнала, что случилась. Она вообще по жизни была такая –мельница, все вокруг себя перемалывала, любила всякую театральщину, ну а тут –заигралась в проклятия. Видимо, Ларка и впрямь виновата не была, если по бабкеее же проклятие и ударило. Тут же инсульт, то да се...

– Понятно, – пробормотал Белинский.

В самом деле – теперь многое стало понятно,кроме одного – и самого главного! – что делать? Что делать, чтобы иневиновного Холмского спасти, и еще больше не навредить человеку, и без тогопочти уничтоженному? Эх, Вятский вы Вятский, Олег вы Евгеньевич... Честноговоря, окажись Веня в такой ситуации, случись с его Гошкой и Мишкой нечтоподобное, – разве не впал бы он в аналогичное безумие, разве не пошел бы сножом на человека, которого счел бы виновным в несчастье своих детей?Определенно пошел бы. Другое дело, что со свойственной ему привычкойанализировать причины и следствия человеческих поступков он бы сначала себясамого обвинил в том, что его дитя оказалось в компании наркоманов и пьяниц,которым – пусть под кайфом, пусть в состоянии полного плывуна! – но все жепришла в голову мысль не просто убить эту несчастную бомжиху, но и...

Множество народу прочло эти омерзительныесорогинские рассказы. В том числе и нарки. Но едва ли кто-то после их прочтениявзглянул на ближнего своего как на лакомое блюдо.

А может быть, Веня просто не знает статистики?А может, рассказы Сорогина – не стимул к порождению этого пагубного явления, алишь отражение его, уже существующего? Может быть, на свете гораздо большелюдей, которые исповедуют антропофагию – как моральную, так ифизическую, – чем это казалось даже такому циничному, много чегоповидавшему человеку, как доктор Белинский?

Он медленно выбрался из кресла.

Вятский настороженно шевельнулся на диване.