Из больницы, где врач осмотрел Ксению, отправил ее нарентген и что-то долго писал в заключении, перепуганный отец отвез дочь вмилицию. Она давала показания, стараясь не плакать и баюкая больной локоть.Хотя врача в больнице куда больше, чем локоть, заинтересовала ее спина – онпрощупывал позвонки, мял вокруг поясницы, в конце концов прописал какие-томази, и Ксеня с трудом вспомнила, что она и в самом деле ударилась спиной остену гаража. Плечо с огромной, сиренево-красной, на глазах расползавшейсягематомой сильно ныло, и было тяжело двигать рукой.

Сумка с телефоном осталась в машине отца, и Ксеня забыла пронее, когда вернулась домой. Мама плакала, коты ходили кругами, поднимая кдевушке острые морды и тревожно спрашивая о чем-то на своем кошачьем языке, апапа все просил повторить, что же сказал следователь, как будто это моглочем-то помочь.

Поэтому звонок в дверь застал всех врасплох. Но, выглянув вокно, испуганная Ксеня увидела перед домом не преступника в черной маске, аМакара Илюшина и побежала открывать, несмотря на протестующие крикивстревоженной матери.

Когда полтора часа спустя Илюшин вышел из дома Пестовых,лицо его было почти спокойным. Но если бы его увидел Сергей Бабкин, успевшийнеплохо изучить напарника за несколько лет совместной работы, он постарался бысделать все, чтобы остановить Макара.

Однако Сергей был в Москве, а Ксения Пестова не имелапонятия, куда отправился Илюшин. Поэтому Макара никто не остановил, и вскоре онуже выходил из автобуса в одном из отдаленных районов города, в котором не такдавно провел несколько часов, поджидая Никиту Борзых.

На этот раз Илюшин не собирался никого ждать. Он остановилсяперед домом и посмотрел вверх, ища глазами окна квартиры Борзых на пятом этаже.

Ни в одном окне не было света, и Макар, немного подумав,вошел в подъезд, без труда открыв замок с кодом. Он поднялся пешком на верхнийэтаж, радуясь отсутствию консьержки, и остановился перед квартирой Борзых,прислушиваясь.

Из-за двери не доносилось ни одного звука. Илюшин постоял,убеждаясь в правильности своих подозрений, и уже решил уходить, чтобы нетратить времени понапрасну, но тут за его спиной раздался скрежет открываемогозамка. В планы Макара не входила встреча с любопытными соседями, но избежать ееон не успел: из квартиры напротив выглянула немолодая кудрявая женщина вхалате, оглядела поздоровавшегося Илюшина с ног до головы.

– Здрасте. А вы к кому пришли-то?

– Я сын Ивана Алексеевича, друга отца Никиты, –спокойно сказал Илюшин. – А где он, вы не знаете? Мы договаривались, что ясегодня в гости зайду…

Женщина всплеснула руками.

– Ой, вот я и думаю, что вы к Никите! А ведь их обоихдома нет. И не скоро приедут – может, через неделю, а может, и через две.

– Как – через две? – подбавив в голос сомнения,спросил Макар. – Мы же договаривались…

– Вы, видно, давно договаривались, а у них несчастьеслучилось! В больнице Никита, в другой город его Алла увезла.

– Когда? – быстро спросил Илюшин. – И что сним?

– Уже несколько дней прошло. Никите ночью плохо ссердцем стало, пришлось «Скорую» вызывать. Увезли его сначала в нашу больницу,а затем Алла похлопотала – перевела его, бедного, в Анненск. Там врачи-то,говорят, получше будут.

Соседка вздохнула, покачала головой.

– Ой, беда-беда… А ведь молодой мужик-то, вот что яскажу. Только вчера звонила я Алле, говорила с ней…. Она рассказывает – иплачет, бедная. Так что и ты, парень, береги себя и сердце свое береги. Инфаркт– он теперь разбору не делает, кому сколько лет.

Макар выслушал подробности отъезда Борзых, еще одну порциюсоветов о сбережении собственного здоровья, попрощался с женщиной и спустилсявниз. Из рассказа соседки следовало, что ни Алла, ни тем более Никита не моглипредпринять никаких действий по уничтожению Ксении Пестовой: одного совсемнедавно перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, другая всемисилами его выхаживала. Макар отдавал себе отчет в том, что Богданова вполнемогла нанять исполнителя, но одно у него не стыковалось с другим и, вспомниввсе, что знал об отношениях Борзых и Богдановой, он отрицательно покачалголовой: вряд ли Алле сейчас до того, чтобы расправляться с потенциальнойлюбовницей Никиты.

Он подумал о том, что мог иметь место нехитрый спектакль,разыгранный специально для него, но проверка была делом десяти минут. Макарподнялся на четвертый этаж, позвонил в первую попавшуюся квартиру, рассказалвыдуманную на ходу короткую историю о поисках знакомой, выслушал описаниеженщины, с которой только что разговаривал, и, поблагодарив, ушел. Можно былоне сомневаться в том, что он общался с настоящей соседкой, а не с актрисой,выдававшей себя за нее. В актерские же способности самой соседки Илюшин неверил: слишком убедительно была рассказана ею история о заболевшем Никите,которому она, по всей видимости, от души сопереживала.

Макар вышел из подъезда и уселся на лавочку. Ему нужно былокак следует обдумать все произошедшее, потому что несколько минут назад онокончательно убедился в том, что совершил ошибку.

Алла сидела возле койки, на которой дремал Никита, и плоскоебелое лицо ее излучало спокойствие. Радость же Алла держала глубоко внутри, недавая ей прорваться, потому что Никита в лучшем случае вышел бы из себя, а вхудшем – прогнал бы ее: по его разумению, она не имела права радоваться, разему так плохо. Но она была почти счастлива, потому что наконец-то Никитаполностью зависел от нее.

Алла плохо запомнила, как металась по квартире, пытаясьнайти какое-нибудь лекарство, как высматривала из окон машину «Скорой помощи»,как вместе с хмурым санитаром помогала идти Никите, губы которого стали даже несинего, а какого-то серого цвета. Но зато ощущение счастья, которое онаиспытала, поняв, что с ним все будет в порядке и больше Никита от нее никуда неденется, отпечаталось в ней, словно след на податливой земле, и Алла тут жеокружила этот участок земли заборчиком, понаставила табличек: «Не трогать!Счастливое воспоминание!» Когда Никита повышал на нее голос или начинал в злобебрызгать слюной, она мысленно возвращалась к своему участку, рассматривала его,и это сразу же успокаивало ее.

Глядя, как его голова утопает в подушке, рассматривая еголицо, на котором застыла страдальческая гримаса, Алла испытывала умиротворение.Никита держался за ее руку, как ребенок, требовательно теребил ее пальцы, ижена отзывалась ласковым прикосновением: «Я здесь, здесь, я тебя не брошу». Вто же время она ощущала, что самопожертвование будет излишним, и стараласьограничивать себя в проявлениях нежности. «Нельзя ему надоедать. Пустьчувствует, что я могу уйти».

Богданова и думать забыла о Ксении Пестовой – она испытываланеобъяснимую уверенность в том, что Пестова больше не представляет угрозы дляее семейного благополучия. Оно, как и Никита, теперь было полностью в рукахсамой Аллы.