Макар рассерженно тряхнул головой.

– Именно об этом я тебе и говорю: ничего нескладывается! Близнецы любят мать, а младший сын в ней души не чает – как и онав нем. Зачем им вытаскивать на свет старые истории? Зачем пугать приезжих ипривлекать их внимание к тому, что Эльвира Леоновна явно хочет скрыть? У меняощущение, что я постоянно имею дело с двойниками: не только старшая Шестакова иее покойная сестра были похожи, но и у каждого из ее детей имеется точнаякопия. Поэтому утром я общаюсь с Ларисой, а вечером – с ее сестрой-близнецом.Днем разговариваю с Леонидом, а ночью его двойник напяливает женское платье,парик и шатается по дому, пугая заезжих старушек и временных постояльцев.

– Как все запущено… – протянул Бабкин. –Макар, призраки угнетающе действуют на твою тонкую психику, ты становишьсямнителен и слишком много фантазируешь. Раз уж ты задался целью выяснить все допоследней тайны, давай вернемся к живым людям, а не к воображаемым клонам. Ты,кажется, собирался предоставить мне дополнительные данные по тому хирургу,который живет в соседнем городке.

– Черт, про Соколова я забыл спросить! Спрошу сегодня искажу тебе. Определенно, нужно побеседовать с этим человеком – как-никак, онбыл в самой гуще событий в девяностом году.

Семья Шестаковых возвращалась с концерта порознь. Лариса,вернувшаяся так неожиданно для Илюшина и едва не заставшая его у себя,закрылась в своей комнате и не выходила до вечера. Эльвира Леоновна пришлаоколо шести, как и обещала, и снова покинула дом, уйдя в гости к подруге.Леонид и Эдуард разошлись еще с концерта, а Эля обосновалась в столовой, гдепринялась готовить ужин.

Там ее и застал Илюшин. Расспросив, как прошло выступлениедетского хора – Эля вся засветилась, рассказывая о том, какие замечательныеребятишки поют у тети Тамары, – он ловко перевел разговор на воспоминанияЭлиного детства. И услышал почти то же самое, о чем говорил Валентин Корзун.Да, сказала Эля, она хорошо помнит эти журфиксы. Собиралось много гостей, быловесело и смешно. Их, детей, укладывали около девяти, но ей, как самой старшей,разрешалось сидеть тихонько где-нибудь в уголочке с условием, что она не будетмешать. Эля никогда и не мешала.

– Больше всего мне запомнились дядя Боря и дядя Антоша,Антон Соколов, – они играли со мной, возились как с маленькой, хотя моглибы этого и не делать. Оба они были врачами. – Она вздохнула и добавила: –С дядей Борей случилось ужасное – его сбила машина, насмерть.

– А Соколов? – в меру заинтересованным тономспросил Илюшин. – С ним вы поддерживаете отношения?

– Дядя Антоша умер, – сказала Эля, отворачиваясь,чтобы достать кастрюлю.

– Умер? – повторил Макар, глядя ей в спину. –Вот как…

– Он был не очень здоровым человеком… к тому же изредкавыпивал, а ему совсем нельзя было пить. Полтора года назад у него случилсясердечный приступ, и он скончался в машине «Скорой помощи».

Она поставила кастрюлю на огонь, залила водой овощи.

– Вы хорошо осведомлены, Эля. – Из интонацииМакара нельзя было выжать ничего, кроме сухой констатации факта.

– Он переписывался с нашей семьей много лет, –объяснила девушка. – Точнее, переписывался с мамой, но время от времениона читала его письма нам вслух. Конечно, Эдик совсем не помнит дядю Антошу, авот я помню, и Лариса с Леней тоже помнят. Мы все его любили. После его смертинам написал его коллега, который знал, какие теплые отношения были у мамы сАнтоном Павловичем, и рассказал о том, как все произошло.

– Мне очень жаль, – пробормотал Илюшин, имея ввиду, что смерть Соколова перечеркнула его намерения подробнее узнать о томвремени, когда хирург еще жил в Тихогорске и приходил на журфиксы к сестрамШестаковым.

– Спасибо… – грустно сказала Эля, поняв его фразукак выражение соболезнования. – Они оба с дядей Борей мне очень нравились.Я их так жалела…

– Жалели? – переспросил Макар. – Почему?

Эля смутилась.

– Я… я, наверное, неправильно выразилась. Не то чтобыжалела… Мне хотелось им помочь.

Она окончательно сбилась и замолчала, покраснев.Воспоминания в ее голове всегда оживали легко, словно сыпались из открытойшкатулки, сверкая блестками подробностей. И сейчас, помешивая овощи и вдыхаязапах, поднимающийся от кастрюли, Эля вспомнила один из субботних журфиксов,запавших ей в память.

Тетя Роза в тот вечер стояла возле плиты, болтая в кастрюлеполовником, а за окном валил снег – большие, как куриные перья, хлопьяопускались на землю. Эля смотрела в окно, затаившись возле занавески и сострахом ожидая, что вот-вот ее прогонят спать: Эдик и Ларка с Леней уже час каклегли, и скоро должна была настать ее очередь.

Спать не хотелось. Хотелось прятаться за ворохом одежды,наваленной внизу на вешалке и брошенной за недостатком места на комод – старыйтаинственный комод, которому было много-много лет. Так говорила мама. Онарассказывала, что комод переехал в этот дом сто лет назад, и Эля верила. Хотяоднажды, когда тетя Роза оставила его открытым и девочка залезла внутрь, тамобнаружились не драгоценности, как она полагала, и даже не старинные тусклыемонеты, а всего лишь шерстяные кофты, переложенные пахучими желтыми таблетками.Мама говорила, что таблетки отгоняют моль, но Эля знала, что отгоняют онидетей, чтобы те не совали носы по комодам.

А еще больше хотелось сидеть наверху, в комнате совзрослыми, и слушать взрослые разговоры, тихонько засыпая под них. Так, чтобыстановилось тепло, почти жарко, и голоса сливались с гудением вьюги за окном, апотом наступил бы сон, а за ним сразу утро…

– Эля, сейчас же в кровать!

Ну конечно, тетя Роза гонит ее из столовой, потому что «ужеодиннадцать, пора спать». В другое время девочка попробовала бы поспорить, носегодня тетя была чем-то сильно раздражена, и значит, не стоило ее злить. Эляпослушно слезла с подоконника, поднялась наверх, но по пути заглянула в одну изкомнат, откуда слышались голоса.

– Откуда ты, прелестное дитя? – удивленно спросилдядя Миша, для взрослых – Михаил Арнольдович. – Отбой уже играли, и детямспать пора.

– Оставьте, Михаил Арнольдович, – вступился задевочку рыжий дядя Боря. – Эле хочется посидеть с нами, и я ее понимаю.Правда, Эля?

Девочка закивала, доверчиво глядя на него. Дядя Боря былсмешной, немножко неуклюжий, но очень интересный. Он здорово рисовал, а иногдарассказывал Эле, как он лечит больных, и она слушала его, разинув рот отвосторга. Она вдруг вспомнила, что под подушкой у нее лежит куколка, которуюона смастерила из ниток мулине, найденных в коробочке у мамы, – последниедва дня Эля каждое утро обследовала куклу со стетоскопом и сообщала, что тойнеобходимо полечиться. Но точного диагноза сказать не могла, и это расстраивалои ее, и больную.

– Дядя Боря, знаете, что я вам сейчас покажу… –выпалила она, обрадовавшись возможности потянуть время перед укладыванием вкровать, а заодно желая поделиться радостью с взрослым другом. –Подождите, я принесу…