– Что действует?

– Да заговор этот. Могу и тебя научить – вдругпригодится на будущее.

Илюшин сел на ступеньку и выжидательно посмотрел на ЯковаМатвеевича.

– Прежде чем валерьянку пить и таблетки глотать, –начал старик, – нужно сделать вот что: сначала соединяешь кончики мизинцев,затем – безымянных, потом – средних, указательных и больших пальцев. Толькоочень внимательно, ни на что не отвлекаясь. В этом упражнении, как доктор мнесказал, самое главное – ни на что не отвлекаться. Ну и кое-что говорить просебя.

– Что говорить?

Илюшину показалось, что старик смутился.

– Э-э-э… да глупости говорить, в общем. Стишок один,вроде как для малышей.

– Какой?

Макару стало смешно – не столько от «стишка для малышей»,сколько от того, что Якову Матвеевичу явно стало неловко повторять чепуху.

– Не стишок даже – так, строчки. В общем, говоришь вотчто…

Старик решился и прочитал вслух, соединяя пальцы поочереднона каждой новой строчке:

Кошка мурлыкает,

Птица чирикает,

Старик идет,

Поле цветет,

Течет река…

Он расцепил пальцы, покрутил перед лицом Макара руками:

– А затем добавляешь последнюю строчку, и на каждыйслог пальцы снова соединяешь, но уже наоборот – от большого к мизинцу. Апоследняя строчка – «Над ней облака». Понял?

Илюшин рассмеялся и повторил:

– Кошка мурлыкает, птица чирикает, старик идет, полецветет, течет река – над ней облака. Яков Матвеевич, это почти шедевр. В вашемдокторе умер поэт.

– Вот ты шутишь, – строго сказал Афанасьев, –а способ-то, между прочим, очень даже хороший. Тут самое главное не стихичитать, а под каждую строчку представлять: вот кошка мурлыкает – соединимизинцы и представь, как она на крылечке сидит и мурчит. Вот птица чирикает –следующие пальцы сведи вместе и вообрази воробья на ветке. Понял? Все, чтоговоришь, воображай! На моем поле, скажем, маки цветут, а на твоем будутромашки. И облака тоже нужно представить, когда в обратную сторону по пальцамидешь. А доктора моего не ругай – скептиками-то мы все можем быть, а он мнетогда помог, и до сих пор я его добрым словом вспоминаю. Бывает, забеспокоишьсяо чем-то, испугаешься, всю эту галиматью про себя повторишь – глядишь,валерьянка-то уже и не требуется.

Яков Матвеевич увидел, что улыбка медленно сползает с лицагостя. Уставившись на ступеньку, на которой дрожал солнечный зайчик, Илюшинмысленно перенесся в другое утро, когда молодая женщина в перепачканном плащесидела напротив него, методично соединяя пальцы, а он несколько раздраженнонаблюдал за ней. «Не обращайте внимания, я пытаюсь прийти в себя. Это… такойнабор, для релаксации. Противное слово – релаксация, но ничего лучше непридумывается».

– И кто же вас научил этому нехитрому способу? –медленно проговорил Макар.

– Был такой доктор – Антон Павлович, – неохотноответил старик. – Соколов его фамилия. Хирург. Я его знал, потому что он вгости ходил к Шестаковым, – так и познакомились, через забор. Неплохой былмужик, упокой господи его душу. Вот он и научил.

– Соколов, значит, – повторил Макар. – АнтонПавлович. Спасибо, Яков Матвеевич.

Развернулся – и торопливо пошел прочь, оставив недоуменноглядевшего ему вслед старика, не понимающего, за что его поблагодарили.

Ксеня открыла дверь, расшугав котов, которые так и лезли подноги, и сразу увидела, какое странное, непривычно серьезное лицо у Макара. Носпросить ничего не успела, потому что он ее опередил.

– Что ты читаешь про себя, когда пытаешьсяуспокоиться? – спросил Илюшин, заходя в дом.

– Я? – Ксеня опешила от его вопроса. – Одинстишок. А что?

Макар сел и посмотрел на нее снизу вверх своими серыми,очень ясными глазами.

– Кошка мурлыкает… – проговорил он. – Птицачирикает. Старик идет. Поле цветет. Я прав?

– Откуда ты знаешь?! Я думала, Антон Павлович это сампридумал…

– Он, наверное, сам и придумал. – Илюшин прикрылглаза и даже не погладил Вилку, вскочившую ему на колени. – КсенияИльинична, почему же вы мне раньше не рассказали, что были знакомы с Соколовым?

От его «выканья», интонации и усталости, отчетливо слышной вголосе, Ксеня окончательно растерялась. Она присела рядом с Макаром, погладилаего по взъерошенным волосам.

– А это важно? – осторожно осведомиласьона. – Это имеет какое-то значение? Он умер несколько лет назад, и японятия не имела, что ты был с ним знаком…

– Я не был. – Илюшин открыл глаза, перехватил ееруку и встал. – Сейчас мы пойдем в комнату, и ты расскажешь мне все –Ксеня, все! – что связано с Антоном Павловичем Соколовым.

О них стали сплетничать, стоило кому-то из медсестерзаметить Пестову и Соколова обедающими вместе. В какой момент началась ихдружба, Ксеня не могла бы ответить: наверное, после того, как пришел новыйглавврач вместо прежнего – сурового старикана, державшего «свою» больницу вежовых рукавицах, но при этом уважаемого всеми врачами и сестрами. Новыйглавный был вальяжен, толст, говорил медленно и лениво, выцеживая слова поодному, словно даря драгоценность слушавшему. В первую же неделю по отделениюпоползли слухи, будто новый ни с того ни с сего наорал на одного из хирургов исделал это якобы в присутствии больного, но подтвердить эти слухи никто не мог,и вообще было непонятно, откуда они взялись.

Как бы то ни было, Олег Федотович Ксении при знакомствеочень не понравился, поскольку показался образцовым напыщенным дураком. Онанадеялась, что первое впечатление окажется неверным, но с ужасом видела, какбуквально на глазах меняется все в больнице, которую она любила, хотя порой ипроклинала работу, вытягивавшую из нее все силы.

Про молчаливого красавца Антона Павловича по больнице ходилисплетни – говорили, что он уехал из соседнего Тихогорска от своей большойлюбви, которая была замужем, а потом развелась, но снова выскочила замуж закакого-то местного чиновника, предпочтя его обаятельному хирургу. Еще говорили,что потому-то и позволяет себе Соколов пару, а то и тройку раз в год напиватьсядо белых чертей и не идет на серьезные отношения с женщинами, лишь на короткиеинтрижки. Одно знали совершенно точно: много лет назад у Антона Павловичатрагически погиб близкий друг, и нашлись в больнице врачи, которые были знакомыс Борисом Чудиновым. Как-никак, Тихогорск и Анненск – городки небольшие,расположены близко, и у кого-то даже сохранилась фотография с праздника, накоторой молодые Антон и Юрий стояли в обнимку под мохнатой елью и лица у обоихбыли пьяные и счастливые.

Ксения сплетнями не интересовалась и хирургу симпатизировалаиздалека. Но как-то они разговорились после смены, затем пообедали в больничнойстоловой и постепенно незаметно друг для друга сблизились, удивительно легконайдя общий язык – молодая врач-кардиолог и уже немолодой, изредка выпивавшийхирург, не имеющий ни друзей, ни близких. Во время одной из их бесед Ксенявдруг увидела перед собой глубоко несчастного человека, заполняющего пустотуработой, хотя Соколов никогда ей не жаловался, да и вообще их беседы невыходили за рамки обсуждения историй пациентов и размышлений из разряда «ожизни».