Время шло, отмеряемое нудным тиканьем стенных часов. Изшкафа изредка доносился шорох: Надежда с парнями устраивались поудобнее. Как яим завидовала – они были вместе, им было не страшно…

Время шло и шло, и ничего не происходило. Это глупоеожидание так измучило меня, что я уже готова была вскочить и закричать во весьголос: «Все! Уходим!» – и вдруг именно в эту секунду в дверях квартирыповернулся ключ.

Я застыла и напряглась как пружина, вся превратившись взрение и слух.

Скрипнула открывшаяся дверь, в коридоре раздались шагиМаксима, я все еще узнавала их безошибочно. Вот он вошел в комнату, щелкнулвыключателем, тихонько чертыхнулся, когда понял, что нет света. Я поняла, что онсейчас видит женский силуэт на фоне окна. Пора было подавать реплику.

– Максим, наконец-то ты пришел. Развяжи меня! У менязатекли руки и ноги.

– Сейчас, сейчас. Я освобожу тебя и себя. Сейчас мы обабудем свободны.

Я тихонько выглянула из своего убежища. Максим подошел ккреслу. В руке его блеснул нож.

– Максим, не убивай меня! – закричала я.

Этот возглас был условным сигналом, по которому оперы должныбыли прийти мне на помощь. Со стороны стенного шкафа послышалась возня, потомглухие удары, но никто не появился.

До Максима наконец дошло, что мой голос доносится откуда-тосо стороны. Он дотронулся до лица женщины в кресле… и отдернул руку с криком:

– Кукла! Ловушка! Ты подстроила мне западню, но недумай, что это спасет тебя!

Он оттолкнул кресло с манекеном и бросился в ту сторону,откуда услыхал мой голос. Я вылезла из-под тумбочки и на четвереньках отползлав сторону как можно быстрее. Максим заметил какое-то движение и свернул в моюсторону, тогда я вскочила на ноги и, не скрываясь, заметалась по комнате.Максим настигал меня, тяжело и хрипло дыша, в руке его сверкал нож. И тут подего ногами подломилась та самая гнилая доска, которая едва не стала причиноймоей гибели. Максим потерял равновесие, покачнулся, нелепо размахивая в воздухеруками, стараясь ухватиться за что-нибудь, я в это время застыла в углу какизваяние, и никакая сила не могла заставить меня протянуть ему руку. Через долюсекунды Максим с размаху выпал в окно. Звон окончательно разбитого стекласлился с его криком, страшным и полным изумления. И в этот момент очень кстатираспахнулась дверца стенного шкафа и оттуда выскочили красные и растрепанныеТоля с Димой. Они бросились к окну, а за ними не спеша вылезла Надежда.

– Маринка, ты жива? Представляешь, эти орлы в самыйнужный момент не смогли дверь открыть, заклинило ее, видишь ли…

Мне было не до двери, я уже стояла у окна. Во дворе былодовольно светло и на дне колодца было хорошо видно безвольно провисшую наметаллической конструкции фигуру.

– Ох, мать честная! – Дима схватился за голову. –Ну будет нам от Громовой, не сумели предотвратить инцидент. Слава Богу, хоть тыжива, а то я бы себе никогда не простил, да и Громова тоже. Но подозреваемыйпогиб. Эх, и зачем я только согласился на эту авантюру!

Дима бросил на меня тоскливый взгляд, мне стало его оченьжалко: Громова – женщина крутая, влетит теперь ребятам по первое число.

– Ну, Дима, – попробовала я его утешить, –все не так плохо. Я все-таки жива. А насчет того, что там внизу лежит бывшийдепутат Государственной думы Максим Костров, – это еще надо проверить. Яодин раз уже видела, как он выпал из окна – и что из этого?

Дима переговорил по телефону, обрисовал ситуацию, получилпредварительный нагоняй и приказ ждать опергруппу и никого не пускать на местопроисшествия.

Группа приехала минут через пятнадцать, нас предварительнодопросили, несколько раз сфотографировали комнату и окно, отпилили дляэкспертизы кусок гнилой доски и повели меня вниз для опознания трупа.

Выглядел он ужасно, меня сразу замутило. Увидев его лицо, донеузнаваемости разбитое железной перекладиной лесов, я почувствовала, как вомне просыпается прежний страх. Неужели это опять не он? Когда же наконецзакончится этот кошмар?

Я повернулась к стоявшему рядом судмедэксперту и сказала:

– Можно оторвать или закатать его правый рукав? Ядолжна взглянуть на его руку выше локтя!

Эксперт кивнул и подал знак молоденькому милиционеру. Тот, сявной неохотой прикасаясь к трупу, расстегнул и разрезал доверху рукав рубашки.На мертвенно-бледной коже внутри ближе к подмышке отчетливо выделялся знакомыйс шрам восемью рубчиками.

– Да, это Максим Костров, я в этом совершенноуверена, – сказала я и заплакала.

Кошмар закончился, но поняла я это только через три дня.

Эти три дня я спала, часами нежилась в ванне и смотрелателевизор, все подряд. Через три дня я очухалась. Алику надо было на следующийдень переводить на конференции, а потом прием в шведском консульстве и банкет.Но сегодня вечером он был свободен, это совпадало и с моими планами. Яприготовила на ужин цыпленка и салат, на десерт купила мороженое, мое любимое,фисташковое, купила бутылку сухого вина. Не знаю, как там у Алика с Леной илиеще с кем-нибудь, но сегодня он будет со мной и эту ночь запомнит надолго. Ятщательно накрасилась, надела свое самое любимое платье, тут как раз пришелАлик. Он посмотрел на меня удивленно, но ни о чем не спросил. Мы поели довольнобыстро, а потом…

Ух как я старалась, чтобы он не забыл эту ночь! Не знаю,откуда я этому научилась, наверное, у женщины любовь сродни инстинкту, как укошки – ловить мышей, но все у меня получалось очень здорово. Наконец онзаснул, обессиленный и счастливый, бормоча во сне какие-то нежности. Я тихонькоприкорнула рядом.

Утром он поспешил на работу, а я встала и принялась зауборку и занималась этим полдня. К обеду квартира блестела. Я оделась,подкрасилась, собрала свои вещи. Напоследок еще раз прошлась по квартире,что-то еще забыла? Ах да! Я достала из нижнего ящика кухонного стола тот самыйнож, с которого все началось, завернула его в пакет с общим мусором и вынеслана помойку. В этих старых домах в центре нет мусоропровода, поэтому мнепришлось спускаться. Когда я вернулась, в прихожей стоял Алик и недоуменноразглядывал мой чемодан.

– Маринка, что это? Куда ты собралась?

– Я хотела оставить тебе письмо, но так даже лучше. Яухожу, Алик.

– Куда? – спросил он тупо.

– Домой.

В его глазах я не заметила облегчения, и это меня оченьпорадовало.

– Домой? Но разве тебе здесь плохо?

– Мне здесь хорошо. Но у меня есть свой дом и семья, япо ним соскучилась.

– Ну, навестила бы их.

– Ты не понял, милый, – мягко сказала я. – Яхочу жить дома самостоятельно. Мне надо очень много сделать, я и так потерялакучу времени.