Покуда все, кто был на похоронах, собрались в параднойстоловой перекусить и кто ел, а кто только делал вид, будто ест, Гарри Гофотвел Пэдди с семьей, отца Ральфа, миссис Смит и двух горничных в гостиную.Никто из приезжих пока что вовсе не спешил домой, оттого-то они иприкидывались, будто заняты едой; всем хотелось поглядеть, какое лицо будет уПэдди после того, как огласят завещание. Надо отдать справедливость ему и егосемье, во время похорон ничуть не видно было, чтобы они думали о своем новом,более высоком положении в обществе. Пэдди, добрая душа, был верен себе иоплакивал сестру, и Фиа была такая же, как всегда, словно бы равнодушная ктому, что у нее впереди.

— Пэдди, я хочу, чтобы вы опротестовализавещание, — сказал Гарри Гоф, этот поразительный документ он прочитал свозмущением, с нескрываемой досадой.

— Подлая старая греховодница! — сказала миссисСмит; отец Ральф ей нравился, но к семейству Клири она привязалась всей душой.Благодаря им в ее жизнь вошли дети.

Но Пэдди покачал головой.

— Нет, Гарри. Не могу. Она была всему этому хозяйка,верно? Стало быть, ее воля, распорядилась, как хотела. Захотела все отдатьцеркви — и отдала. Не буду врать, немного не того я ждал, но я ведь человек простой,так что, может, оно и к лучшему. Не очень-то мне по плечу этакаяответственность — владеть Дрохедой, уж больно она велика.

— Вы не поняли, Пэдди! — Юрист начал объяснятьмедленно, раздельно, как малому ребенку. — Речь идет не только о Дрохеде.Поверьте, это имение — самая малая часть наследства. Ваша сестра располагаетконтрольными пакетами чуть не в сотне надежнейших акционерных обществ, ейпринадлежат сталелитейные заводы, и золотые прииски, и компания «Мичар Лимитед»— одна ее контора занимает десятиэтажное здание в Сиднее. Человека богаче нетво всей Австралии! Любопытно, меньше месяца назад она поручила мне связаться сдиректорами «Мичар Лимитед» в Сиднее и выяснить точно, в какую суммуоценивается ее состояние. Ко дню своей смерти она стоила свыше тринадцатимиллионов фунтов.

— Тринадцать миллионов фунтов! — У Пэдди этопрозвучало как цифра, измеряющая расстояние от Земли до Солнца, как нечтонедоступное пониманию. — Ну, тогда все ясно, Гарри. За такие деньги яотвечать не желаю.

— Никакая это не ответственность, Пэдди! Неужели вы ещене поняли? Такие деньги сами о себе заботятся! Вам вовсе незачем самому ихвыращивать и собирать урожай, сотни наемных служащих только тем и заняты, чтозаботятся об этом вместо вас. Опротестуйте завещание, Пэдди, очень вас прошу! Ядобуду для вас лучшего адвоката во всей Австралии, а если понадобится, будуотстаивать ваши права по всем инстанциям, вплоть до Тайного совета.

Пэдди вдруг сообразил, что дело касается не его одного, новсей семьи, и обернулся к Бобу и Джеку — тихие, озадаченные, они сидели рядомна скамье флорентийского мрамора.

— Что скажете, ребята? Хотите вы добиваться тринадцатимиллионов тетушки Мэри? Если хотите — ну, тогда я стану оспаривать завещание, аесли нет, нипочем не стану.

— Так ведь в завещании вроде сказано, нам все равноможно жить в Дрохеде, верно? — спросил Боб.

— Никто не сможет вас выставить из Дрохеды, пока будетжив хоть один внук вашего отца, — ответил Гарри Гоф.

— Мы переселимся сюда в Большой дом, миссис Смит и обедевушки станут нам помогать, и у всех будет хороший заработок, — сказалПэдди, в голосе его не слышалось ни тени разочарования, напротив, он с трудомверил своему счастью.

— Тогда чего нам еще надо, а, Джек? — спросилБоб. — Верно я говорю?

— Мне это подходит, — сказал Джек.

Отец Ральф беспокойно переступил с ноги на ногу. Он нетратил времени на переодеванье после похорон и здесь, в гостиной, не сел;одиноко стоял в тени, в дальнем углу, словно некий мрачный красавец колдун,спрятав руки меж черными складками своего облачения, лицо застывшее, и вотрешенном взгляде, в самой глубине синих глаз — ужас, недоумение, досада. Так,значит, даже этого ему не дано, не будет желанной кары, ни ярости, нипрезрения: Пэдди поднесет ему все на золотом блюде доброй воли, да еще испасибо скажет за то, что он, Ральф де Брикассар, избавляет семейство Клири отобузы.

— Ну, а что же Фиа и Мэгги? — резко спросил он,обращаясь к Пэдди. — Вы так мало считаетесь со своими женщинами, что дажене спрашиваете их мнения?

— Фиа? — с тревогой вымолвил Пэдди.

— Решай как знаешь, Пэдди. Мне все равно.

— Мэгги?

— Не нужны мне ее тринадцать миллионовсребреников, — сказала Мэгги, в упор глядя на отца Ральфа.

— Вот и все, Гарри, — сказал Пэдди юристу. —Мы не станем оспаривать завещание. Пускай церковь получает деньги Мэри, я непротив.

Гарри с досадой всплеснул руками.

— Черт подери, мне смотреть тошно, как вас провели!

— А я век буду благодарен Мэри, — мягко сказалПэдди. — Если бы не Мэри, я по сей день надрывался бы в Новой Зеландиииз-за куска хлеба.

Когда они выходили из гостиной, Пэдди остановил отца Ральфаи, к изумлению всех столпившихся в дверях столовой любопытных, протянул емуруку.

— Пожалуйста, не думайте, ваше преподобие, мы ни капелькине в обиде. Если уж Мэри что надумала, ее вовек ни одна живая душа бы неотговорила, хоть брат, хоть муж, хоть священник. Вы уж мне поверьте, онасделала, что хотела. Вы были очень добры к ней, и вы всегда очень добры к нам.Мы этого век не забудем.

Сознание вины. Бремя. Отец Ральф готов был не принять этойузловатой, натруженной руки, но кардинальский разум взял верх — он лихорадочносжал протянутую руку и, терзаясь в душе, улыбнулся.

— Спасибо вам, Пэдди. Будьте спокойны, я позабочусь,чтобы вы никогда ни в чем не нуждались.

На той же неделе он уехал и до отъезда ни разу не заглянул вДрохеду. В оставшиеся дни уложил немногие свои пожитки и объехал в округе вседома и фермы, где жили католики; побывал везде, кроме Дрохеды.

Обязанности духовного пастыря в Джиленбоунской округе принялпреподобный Уоткин Томас, прибывший для этого из Уэльса, а преподобный Ральф деБрикассар стал личным секретарем архиепископа Дарка. Но труды его были не такуж тяжки — ему помогали два младших секретаря. Занят он был главным образомтем, что выяснял, чем именно владела Мэри Карсон, и принимал бразды правления,дабы руководить всем этим на благо и от имени Святой католической церкви.

Настал Новый год, отпраздновали его, по обыкновению, на балув Радней Ханиш, у Энгуса Маккуина, — а семья Клири все еще не перебраласьокончательно в Большой дом. Не так-то просто собрать и уложить все инструментыи пожитки, что накопились за семь с лишком лет, да еще Фиа объявила, чтосначала надо как следует отделать в Большом доме хотя бы гостиную. Впрочем,никто и не спешил с переездом, хотя все его предвкушали. В чем-то жизнь будеттакая же, как на старом месте: электричества и в Большом доме нет, и мух тожеполно. Но летом там градусов на двадцать прохладней, чем на улице, —спасает толщина каменных стен и призрачные эвкалипты, заслоняющие крышу отсолнца. И настоящая роскошь — пристройка с ванной, всю зиму туда подаетсягорячая вода по трубам, что проходят за огромной плитой в стоящей рядом кухне,и вся вода — только дождевая. Купаться и принимать душ можно только в этойпристройке, правда, большой, с десятком отдельных кабинок, но и в Большом доме,и во всех домах-службах есть теплые ватерклозеты — неслыханная роскошь,завистливые джиленбоунцы потихоньку от Мэри Карсон поговаривали, что уж эточрезмерная изнеженность. Если не считать гостиницы «Империал», двухресторанчиков, католического монастыря и дома при церкви, повсюду джиленбоунцы,и горожане и фермеры, довольствовались уборными во дворе. Повсюду — но не вДрохеде, тут было столько цистерн, столько бочек у водосточных труб подмногочисленными крышами, что запасов дождевой воды хватало. Порядок был строгий— зря воду не тратить, побольше пользоваться дезинфицирующим жидким мылом.