Как и Бранд, Годвин черпает свои центральные образы у Фрейда, который, в свою очередь, цитирует Фридриха Шиллера: «У творческой натуры… разум отзывает стражу от ворот, идеи устремляются в него… и лишь тогда он обозревает их и разбирается в их нагромождении». Шиллер упрекает друга: «…вы слишком рано отбрасываете и слишком строго отбираете!»[147]

Бренда Уэланд борется с внутренней и внешней критикой со страстью королевы воинов и рвением суфражистки. Одну из глав она называет так: «Почему женщины, которые делают слишком много работы по дому, должны пренебрегать ею в пользу их писательства?» В другой главе она утверждает: «Каждый талантлив, оригинален и может поведать нечто важное».

Она отмечает: «…каждый человек, который пытается писать… становится беспокойным, пугливым, зажатым, становится перфекционистом, который так сильно боится, что может написать нечто не столько хорошо, как Шекспир». Это один громкий голос критика, один наблюдатель с вытаращенными глазами.

Для Годвин оружие против смотрителя – это в том числе дедлайны, обязательства, быстрое написание, работа в неурочное время, когда вы устали, написание на дешевой бумаге, в удивительных формах, от которых никто не ожидает мастерства.

До сих пор я акцентировал внимание только на одной стороне медали: значимости того, что вы можете заглушить голос внутреннего критика в начале процесса. У вас есть право спросить: «Но когда он говорит во время проверки написанного, что я должен надеяться услышать от него?» Голос будет более полезным критиком, и тут я говорю без ложной скромности, после ознакомления с этим набором инструментов. Вооруженный им, голос может спросить: «Вам нужно это наречие?», или «Подходящее ли это место для золотой монеты?», или «Не пора ли вам спуститься по лестнице абстракции и предложить хороший пример?»

Важный урок заключается в следующем: неуклюжее применение всех советов по тому, как писать, превратит вас в камень, если вы попытаетесь сделать это слишком рано либо если неправильно примените их. Доротея Бранд, Бренда Уэланд, Гейл Годвин – у этих дам есть верная идея. Здесь вам предстоит много тяжелой критической работы, и вы получите достаточно критики. Итак, начните с подарка себе – может быть, той самой первой чашечки кофе.

ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАНИЯ

1. Пристальнее осознавайте те моменты, когда голос критика кричит или шепчет вам на ухо. Что говорит этот голос? Составьте список всего того негативного, что голос может сказать о вас. Теперь сожгите этот список и смойте пепел.

2. В вашем кругу помощников должен быть хотя бы один человек, который безоговорочно хвалит вас и готов рассказать вам, что именно работает в вашей истории, даже если вы знаете, что вам предстоит еще многое сделать. Можете ли вы так же посодействовать другому писателю?

3. Помните о том моменте в процессе написания, когда вы готовы дать высказаться голосу критика. Составьте список вопросов, которые вы бы хотели, чтобы голос задал вам, и при его заполнении пользуйтесь писательскими инструментами.

4. Годвин пишет, что обманывает смотрителя, маскируя форму письма. Так что, если автор работает над черновиком рассказа, она может замаскировать его в письмо. В следующий раз, когда вы будете биться над историей, поместите в начале приветствие («Дорогой друг») и напишите этому человеку об истории. Посмотрите, что у вас получится.

Я оставил один из самых сложных уроков под конец. Я не знаю никого, особенно в творческой сфере, кто получал бы удовольствие от негативной критики. Однако такая критика может быть бесценной, если вы научитесь ее использовать. Правильный настрой может превратить критику, которая является мерзкой, мелочной, неискренней, предвзятой и даже некомпетентной, в золото.

Эта алхимия требует одной четкой стратегии: восприимчивый писатель должен обращать прения в беседу. В споре одна сторона слушает только ради того, чтобы найти контраргумент. В разговоре же происходит обмен мнениями. Спор заканчивается назначением победителя и проигравшего. Разговор может завершиться двусторонним обучением и сулить еще более полезные беседы в будущем.

Я давно принял решение, которое будет звучать как невыполнимая задача: я никогда не защищаю свою работу от критики.

Не защищаю свою работу? Это звучит так же разумно, как не задувать спичку, когда она начала обжигать вам пальцы. Когда вы бросаетесь защищать свою работу, это абсолютно естественный рефлекс – литературный эквивалент физической реакции «бей или беги».

Позвольте мне привести гипотетический пример. Допустим, по итогам заседания городского совета я написал такой лид: «Может ли полиция Сиэтла подсматривать за любителями стриптиза?» Теперь скажите, что меня критикует редактор или педагог: «Рой, на мой взгляд, у тебя здесь много, даже слишком много подглядывают. Ты превратил серьезную историю о частной жизни в остроумную игру слов. Я ожидал, что в любую минуту появится малютка Бо-Пип[148]. Как смешно!»

Подобная критика может заставить меня злиться и обороняться, но я пришел к выводу, что спор бесполезен. Мне нравится все это подглядывание. Мой критик ненавидит это. Редактор предпочитает лид из серии «Городской совет спорил, может ли полиция Сиэтла работать под прикрытием для наблюдения за тем, придерживаются ли компании в сфере услуг для взрослых муниципальных нормативных правовых актов в своей деятельности». Мой критик страдает от всепоглощающей официозности. Редактор считает, что я страдаю необратимой формой легкомыслия.