– А самые непонятные те, кто хочет нас запретить.

– Хотите фокус‑покус? – предложил Вайпер. Онпоозирался по сторонам, выискал что‑то на фасаде ближайшего здания иуставился вверх, задрав голову.

Мы немедленно последовали его примеру. Вайпер приложил лицок камере, как снайпер. Мы не поняли в чем дело, но решили, что так надо. Скоровсе проходящие мимо стали задирать головы вверх. Но поскольку там ничегоинтересного не обнаруживалось, спешили дальше.

– И в чем соль покуса? – не выдержала Оля,поправляя волосы.

– Да пошли они все! По идее, сейчас вокруг нас должнасобраться толпа. И где она, я вас спрашиваю?

Ожидаемой толпы не наблюдалось.

Отбесившись по пути, мы вошли в парк жутко непонятные. Ибродили по его дорожкам один непонятнее другого. Фиксируя внимание только другна друге. Как заговорщики. Потом мы аккуратно повалялись на газоне. Не то чтобыочень хотелось, но не упускать же в самом деле такой случай.

– Ну и жарища сегодня! – Оля с вожделениемсмотрела на прохладные струи фонтана.

– И не думай! – Танго ловко цапнул ее за загорелуюногу.

Раз омовения в фонтане не получилось, мы медленно поползлидальше. По пути мы с Кириллом отстали и «потерялись».

– Надеюсь, они не обидятся?

– А что если и так? Я их не приглашал.

– И я тоже. Это все Танго виноват.

На каменном парапете возлежал бесформенный нищий. В позеДанаи, покинутой коварным Зевсом. Лицо сочилось довольством. Шагов за десять мыпоняли, почему все предпочитают обходить Данаю по другой стороне.

Оказывается, запах бомжа обыкновенного обладает свойствомколючей проволоки и концентрированной серной кислоты одновременно.

– Его смело можно нанимать сторожем в любой банк. Ниодин грабитель не выдержит такой атаки.

Меня поразило количество одежды на источнике вони. Штановпять, курток не менее трех, а сверху тулуп женский. Остальное я разглядеть неуспела.

– Почему он не моется? Сейчас же лето?

– Не может. Шмотки к нему приросли. Теперь отодратьможно только с мясом.

– А куда милиция смотрит?

– Милая, наша милиция без денег и пукать не будет.

– Ну и славно. Меньше вони.

– Эх, сейчас бы на природу… – тоскливым голосомпрокричал мне в ухо Кирилл.

– Природа? Это где сплошные пьяницы и много мусора?

Удивленный, Кирилл сначала не нашелся что ответить:

– Нет. Природа – это много чистого воздуха, и можноходить между деревьев босиком по траве.

– Мы поедем на море, – радостно сообщил мнеМитька.

Мне сейчас на море не хотелось по‑любому. У меня в головедругие планы. В которых нет моря, зато есть Кирилл.

– С кем? – спросила я у брата, втайне надеясь, чтомама тоже захочет поплескаться.

– С папой. Он на хвоста приятелю сел. Там еще девчонкабудет. Малявка. На год младше меня, – взрослого Митьку явно не вдохновлялавозможность провести время, играя с таким ничтожеством.

– А мама?

– Ей соленая вода не нравится.

Знать бы, что ей вообще нравится. Не мама, а клубокпресмыкающихся. Никуда она не поедет. Чтоб страдать без нормального отпуска. Аобвинит в этом меня.

– Если бы не Стася, я бы точно поехала, – громкопровозгласила мама, стоя в коридоре.

Удобная дислокация. Вроде как к папе обращается, но чтоб идочь не забывала, какая она свинья. Понимая абсурдность своего демарша, я все‑такикрикнула.

– Я вполне пару недель смогу прожить без вас. Мамамигом очутилась у моей двери:

– И таскать сюда своего наркомана!

– Да не буду я никого сюда таскать! Хочешь, оставьключи соседке или тетке. Пусть проверяют хоть по сто раз на дню.

– А днем проверять нечего. Днем такие дела не делаются!А по ночам другие нормальные люди спят. Так что этот номер не пройдет.

Интересно, когда я дотяну до маминого возраста, я тоже будусчитать, что «такие дела» делаются только по ночам? Причем только не«нормальными». Потому что «другие нормальные люди» спят, вместо того чтобызаниматься «такими делами». И как только они исхитрились нас с Митькой зачать?Уму непостижимо.

– Ну и фиг с тобой. Парься в городе. Так всю жизньперед телевизором просидишь до старости. А потом и вспомнить будет нечего.

Фыркнув, мама, чтоб было что вспоминать в старости, гордоудалилась тиранить папу. Который никак не мог самостоятельно найти своиединственные ветхозаветные плавки.

– Лучше новые купи, – вмешалась я в их спор,сопровождающийся заглядыванием в странные для плавок места типа полки скастрюлями и коробок с обувью.

– Вот еще. Они еще совсем прочные. Сейчас таких некупить, – папина привязанность к своим вещам иногда зашкаливает.

Найденные в коробке среди зимних шапок драгоценные трусыпрямо у нас на глазах доедала моль.

– Она ж синтетику не жрет? – ужаснулсяобескураженный папа.

– А ты ее пожалей, у нее животик, наверное,болит, – ехидничала я. – Мама, своди его в магазин, не то он попроситтебя их заштопать.

Впервые со мной согласились. Более того, они призналиМитькино право на первые в жизни настоящие купальные трусики. Он взвизгнул отвосторга, но, пристыженный отвешенным подзатыльником, тут же умолк.

– Если будешь себя громко вести, ничего некупим, – пригрозила мама.

Только что у меня на глазах мама прихлопнула Митькину эмоциюрадости.

– Что ты надулся как мышь на крупу? Я не пойду смальчиком, у которого кислая рожа.

Бац! Вторую эмоцию постигла участь первой.

И они ушли, неся равнодушные лица как вывески, на которыхзабыли написать текст.

Папа со счастливым Митькой укатили на машине приятеля.Который никак не смог уговорить свою маленькую дочь выйти поздороваться. Митькапрезрительно надувал губы и изображал бывалого путешественника, когда тащилсвою тяжелую сумку. Из которой торчали ракетки для бадминтона.