– Точно, – скорбно фыркнул Вайпер. – Но вонта – точно наша.

Неподалеку, явно кого‑то поджидая, стояла одинокаямаленькая эмочка. С чудными удивленными глазами. Немного потерянная, но вполнеадекватная. В том смысле – что она правильно реагировала на окружающую среду.Когда на нее косились, она удивлялась, когда кто‑то ее грубо толкал –расстраивалась.

– Все на лице. Бездна тончайших оттенков эмоций. Ясрочно влюблен. Я покорен. Я в восторге!

Восторг Танго несколько стих, когда к эмочке подбежал еебойфренд и, нежно чмокнув в перламутровую щечку, увлек в неизведанные дали.

– Смейся, паяц, над разбитой любовью, –продекламировал угрюмо Танго.

– Раньше, когда все только начиналось, на меняпоказывали пальцем, – горестно ностальгировал Вайпер. – Как онинасмехались над моими узкими короткими брюками! Как обзывали за прическу!

– Похоже, ты сожалеешь? – удивился Кирилл.

– Да. И имею на это полное право. Я был первый! –соврал Вайпер.

– А теперь еще кое‑куда сходим.

– Кирилл, а может, достаточно? Мы и так все уже поняли.Эмо стали ширпотребом. Скоро хлеб начнут запаковывать в черно‑розовуюупаковку.

– Вы еще не все поняли. Вам лет сколько, школьники? Идо вас пока не дошло, что вы теперь старые.

Под предводительством упертого Кирилла мы вскоре очутились вдлинной кишке подворотен, обклеенных афишами, и начали предполагать, зачем оннас сюда притащил. Мы все тут давно не были. Одежду изобретали сами, аксессуарытоже. Кастл‑рок был нам без надобности. Для нас он оставался крутымподвалом для любителей рока разной степени тяжести. Но в этот день всеперевернулось с ног на голову.

– Где мои четырнадцать лет? – вопрошал Сурикат,словно кто‑то незамедлительно ему их отдаст.

Внутри, как всегда оглушительно, гремела музыка и царилполумрак. Эмовских товаров было более чем достаточно. Напульсники не дороже статридцати. Эмовские значки от двадцати пяти до шестидесяти. Эмовские футболки потриста рубликов. Недорогие ошейники. Торбы стоили около двухсот.

А вот галстуки оказались дороже всего, по триста пятьдесят.Ремни были не совсем как надо, зато недорого. Нашивок – завались и дешевлегрязи.

– И все это барахло проникло в магазин не ранее годаназад, – весело просветил нас жизнерадостный продавец, предполагая, чтодождался оптовых покупателей.

Которыми мы не являлись.

Эмовская мода оказалась ширпотребной дешевкой, рассчитаннойна всеядную ребятню. Хотя дело не в цене. И не в возрасте. Но от этого веселеене становилось.

Ни на одном из нас не было ни единой вещи из этого магазина.Когда все начиналось, купить что‑то натурально эмовское было практическиневозможно. Мы изыскивали ресурсы в других магазинах. Мы изобретали что‑тосвое. Кому‑то везло, и он с гордостью хвастался чисто эмовской обновкой.Но теперь все это в прошлом. Теперь мы одеваемся кто во что горазд. На что укого фантазии хватает, но соблюдая стиль в целом.

– Все. На этом ставим точку. Сейчас он потащит нас вгалошный магазин и докажет, что эта практичная черная резиновая ботва имеетрозовую подкладку. Кирилл. Отвянь по‑хорошему. Ты Стасе устроил променад.Мы составили вам компанию. Прекрасный день, но дальше нам не по пути.

– А почему ты не женился? – внезапно оживилсяСурикат, хватая Вайпера за уши и заглядывая ему в испуганные глаза.

– Отстань, дурак, уши оторвешь!

Но Сурикат, если на что нацелился, не отступится. И все проэто в курсе.

Когда ушам стало совсем плохо, Вайпер сдался.

В куцем кастловском дворике мы услышали его краткую, нопоучительную исповедь.

– Если станете перебивать, вообще ничего нескажу, – заранее предупредил Вайпер.

Мы дружно поклялись, что будем немы как дохлые гадюки.

У Вайпера есть несносная привычка снабжать рассказ миллиономненужных ветвистых подробностей. Если их отбросить, то картина вырисовываласьследующая.

Вайпер откликнулся на мольбу некоей девушки, пообещав помощьв написании какой‑то институтской пофигени. Она вроде как об субкультуреэмо ее кропала, а реальной информации – ноль. Вот дура‑то. Коли не вкурсе, зачем вообще лезть в чужую тему?

У Вайпера была цель. Он не скрывал, что твердо намеривался выказатьсебя самым главным идеологом эмо‑течения. В чем‑то он прав, но востальном – врет и не краснеет.

– Она такая! Она меня три часа слушала и всефиксировала на камеру.

– Ну‑ну, – не удержался Сурикат, но тут жепоказал жестом, что его рот на замке.

– А как она готовит! Ребята! Это просто праздникживота!

Танго больно стукнул Суриката по макушке, чтоб заткнулся.

– Невероятное взаимопонимание. Я только начну говорить,а у нее рот так немного приоткрывается от…

Тут Суриката прорвало. Он скакал как бешеная макака и такоекричал!

Потом его отловили и попинали слегка. Я тоже участвовала.Кирилл стоял неподвижно и оглядывался по сторонам, опасаясь, что мы привлекаемслишком много внимания.

– Так почему ты не женился? – задыхаясь от смеха,твердил Сурикат.

– Она отнесла готовую работу в свой универ. А там ейкакой‑то гад сказал, что все это лажа. А она рассердилась и послала меняна… Больно надо! Я ей цветок купил, а она…

– Что за цветок? – деятельно заинтересовалсяТанго, зная о ботанических пристрастиях Вайпера.

– Какая разница.

– Кактус? А она им тебе по морде, – довольнымголосом уточнил Танго. – Ты, батенька, во второй раз наступаешь на те жеграбли. Помнишь, та куколка…

– Еще слово про кактусы, я с вами навсегда неразговариваю!

Пока мы молча переваривали услышанное, из Кастла вынырнулистрашно занятые нагуталиненные эмочки. Им кто‑то вдолбил в мозг, чтоволосы должны быть толстые и черные. Они и рады стараться. От изобильных тенейвокруг глаз они казались двумя взъерошенными совенышами в коротких клетчатыхюбках.

– «Юбка клетчатая. Шотландская. Очень модная», –пробормотал Кирилл, а потом, заметив наше удивление, пояснил: – Там, в Кастле,на ценнике так было написано. Ей‑богу.

Мы, не сговариваясь, дружно вздохнули и пошли прочь.