В кафе тем же днем мы в том же составе угощались всякимивкусностями. Счет оплатили пополам Кирилл и Вайпер, как самые кредитоспособные.Причем сдачу Сурикат зажопил, туманно объяснив, что у него малые дети по лавкамплачут.

– Купи им лавки, чтоб они по ним не убивались, –издевался Танго, чуткий на чужие словарные ошибки.

– А какие тебе эмо нравятся? – спросила я уВайпера.

– Чисто внешне или по характеру? – И не дожидаясьуточнения, Вайпер тут же принялся расписывать прелести своего идеала: – Онискорее должны быть ближе к эмо‑кид. Но не совсем. Эмо‑кид не дляменя. Эмо‑кид слишком много о себе мнят. Моя девочка будет мне друг,умная, но скромная. Девочка‑соратник. Мы с ней таких дел понаделаем!Столько всего можно натворить! Ну а внешне? Красивая на меня не западет. Я своюпланку знаю. Но чтоб не страшненькая. Может, китаянку соблазнить? Они такиеособенные. Я как их вижу…

– У тебя… – спошлил Сурикат.

Когда Сурикат перенес майонез от вайперовского салата сосвоего лица на салфетку, разговор продолжился самым неожиданным образом:

– А мне нравятся такие, как в кино. Васаби? Или еще как‑то.Убей, название не помню. Там еще девчонка из Японии папашу нашла изФранции… – мечтал Танго.

– Скорее, наоборот, – перебил неутомимый Сурикат.

– Там такая прикольная девочка, яркая, веселая,непосредственная, открытая.

– Папаша тоже ничего… – изумил нас Вайпер. Сурикатнезамедлительно сделал вывод, что знает, какой у вайперовской девочки будетнос.

– Значит, вам нравятся азиатки? – решила я.

– Национальность не имеет значения.

– А мне такие, как Стася, нравятся, – немалоогорошил меня Сурикат.

Кирилл тоже сильно удивился. Если честно, остальные тоже.

– Но ты, Стася, слишком ангел. А мне нравятся ангелы счервоточинкой. Ты уж больно правильная. И ранимая. Тебя обидеть, что ребенку вдушу насрать.

– Сурикатище, ты – человек! Мы с Вайперенышем все осиськах‑жопках, а ты про душу вспомнил. Человек! Напиши про нее стих!

– Не надо, – испугалась я.

– Та девочка у метро тоже была ангел, но ее хмырь чужойувел, – как ни в чем не бывало продолжил Танго.

– Да что вы все делите на «наших» и «чужих». Прямо какна войне, – недоумевал Кирилл.

– Брат. Это и есть война. И мы в ней навернякапроиграем. Мы те, которых победят. И мы с этим живем, – спокойно сказалВайпер.

Обстановку дома я не сумела бы охарактеризовать однимсловом. Приличным. По всей видимости, маме стало скучно без работы. Она, кактолько уходит в отпуск, сразу меняется. И не в лучшую сторону. Ей кажется, чтовсе нормальные люди нежатся на дорогих пляжах, и только она страдает в душномгороде.

Что ни день, снова я слышу рассуждения мамы про школьныеинтриги. Получается, что директриса вроде всевластной барыни, которая можетприблизить, а может и оттолкнуть. То приветливая, то высокомерная. И всестрадают, не зная наверняка, почему впали в немилость. Особенно часто мамавспоминает про завхоза, которая буквально стелется перед барыней. Если ейпозволяют выпить чашку чая в заветном кабинете, то на нее вроде как падаетотсвет чужого величия. И за это готова разбиться в лепешку. И муж ее батрачитпосле основной работы. Лишь бы барыня слово доброе молвила.

Мне кажется, что мама так погрязла в этой паучьей войне, чтоуж сама как эта завхоз. Иногда я замечаю, что она с нами разговаривает какдиректриса. Те же замашки, те же интонации. И еще мне кажется, что она из‑засвоих фантазий жутко одинока. Ведь никто не сумеет всерьез подыгрывать ей вспектакле, где она владычица морская, а мы, типа, кильки у нее на посылках.

– Папа. Давай я не буду больше брать у тебя деньги, инакопим на маленький участок в садоводстве?

Такая сельскохозяйственная идиллия папе кажется откровеннодурацкой:

– Ты можешь себе представить маму с лопатой? Я – немогу.

– А если без лопаты? На хрен нам сдались этикорнеплоды. Пускай будет газон и пара яблонь для тени. И маленький домик в однукомнату.

– И кухня. И мангал. И беседка, чтоб там есть шашлыки.И баня, чтоб гости могли расслабиться. Идет. Надо попробовать ее уболтать.

Мы смело отправились на разведку. Я – в первых рядах, папана шаг отстает, так, на всякий пожарный случай.

Мама уперлась в телик. Злая, несвежая, на голове вороньегнездо. Причем фантазия у вороны явно подкачала.

Митька тряс будильником, очевидно строя глобальные надеждына его содержимое.

– Жена, участок покупать будем?

Нехотя оторвавшись от суда, который, как водится, идет, мамаподняла на нас тяжелый взор мрачной недоеной коровы.

– На какие шиши? Или вы думаете, что я с зарплатызаначки делаю?

– А деньги от продажи бабушкиного дома? –напомнила я.

– А какое тебе дело до тех денег? Вот тебе, а неденьги! – Мне показали фигу.

– Ты что, в самом деле? Она дело говорит. Давай купимучасток, будешь валяться там на травке, загорать, подруг приглашать на природу.Все лучше, чем сиднем дома сидеть.

Постепенно, словно дирижабль, мама стала надуваться,одновременно поднимаясь со стула. Папа струхнул и подался назад. Поближе кдвери.

– Значит, вот вы как? Сговорились. Лишь бы от меняизбавиться. А еще отложенное на черный день растранжирить?

– Так и будешь все лето дома киснуть? – почтиретировавшись, поинтересовался папа.

– А что ты можешь предложить? Канары? Лазурный Берег?Или Египет?!

Удирая, я попробовала вообразить маму на этом самом ЛазурномБерегу, где б он ни был, и не смогла. Ее на второй день вышлют за нытье во всестороны. Она там спрячется в номере и начнет хныкать, что сначала надо былокупальник нормальный купить, фигуру нормальную сделать, мужа богатого завести.И т. д. и т. п., как выражается одна моя знакомая.

Вот сейчас мама насмотрится телевизора, вобьет себе чужиепроблемы в голову, особенно из передачи «Пусть говорят». Начнет попрекать менятем, чего и в помине не было.

Быть может, это все от безделья? Так вроде как она занятаМитькой. Меня почти дома не бывает. Папа все время на работе.