Мы перебежали с одной платформы на другую. Едва успели.Хорошо, что билет можно взять прямо в вагоне. Но купить питье не получилось. Вгорле пересохло. И уже очень хотелось есть. И в туалет тоже хотелось.

– А куда мы потом? Ну, когда твой художник нас заберет.

– Решим. У него столько знакомых. Посерьезнее моих.Надо будет потом предкам твоим все‑таки сообщить, что ты жива. Да и моим.

– Не раньше чем папа вернется. С мамой мнеразговаривать неохота. Я, наверное, ее никогда не прощу.

– Я так понял, что мой отец пока не в курсе. Это длянас – плюс. Так что выкрутимся. Он, в принципе, ничего, поймет. Главное, чтоб встране оказался. Все‑таки такие дела лучше обсуждать не по телефону.

Внезапно я поняла, что успокоилась. Впереди нас ожидал дом.Где можно нормально поспать, поесть и еще много чего важного. Жутко хотелосьписать. Когда подошел контролер, я тихо спросила, есть ли в электричке туалет.

– Как не быть. Есть. В первом вагоне. Только он неработает.

– А как народ решает свои проблемы? –заинтересовался Кирилл.

– Просто. Заходишь между вагонами, и все дела. Чтоиспугалась? Приспичит – решишься.

К такому экстриму я была не готова. Вагоны шевелились одинотносительно другого туда‑сюда, и стоять на прыгающих грязных железякахбыло страшно. Кроме того, Кирилл мог удерживать дверь только с одной стороны.

– А если кто‑то решит оттуда пройти из одноговагона в другой? Нет. Я – пас.

Посоветовавшись с мочевым пузырем, мы передумали. Поверитьне могу, что у меня получилось. Жить стало легче. Теперь все случившеесяпредставлялось в ином, более приветливом свете. Налюбовавшись на пролетающуюмимо родину, я снова заснула.

Снова платформа. Теперь осталось совсем немного. В ожиданииновой электрички мы по очереди впрок сбегали в туалет. От которого набралисьвпечатлений на всю оставшуюся жизнь. Кирилл оставил меня на пять минут.Вернулся с бутылкой подозрительного вида лимонада.

– Больше ничего не было, – извинился он, а я ужеглотала эту теплую химическую гадость, шалея от счастья.

Народу в вагоне стало еще меньше. Словно мы ехали внепривлекательную местность.

Когда мы выбрались из вагона, была совсем ночь. Причем нетакая, как в городе. А ночь из породы «не видно ни зги». Или – хоть глазвыколи, что сути не меняет. Кроме нас, на платформе не было никого. Кроме двухсобак, которые спали у скамейки, свернувшись в бублик. Про их существование мыбы так и не узнали, если бы одна не подала голос.

– И куда теперь?

– Фиг его знает. Вроде как туда. Там автобус. Но когдаон ходит, я не знаю.

Вместо автобуса на остановке мы обнаружили старенький«Москвич» насыщенно оранжевого цвета. Неопределенного возраста загорелыйводитель радушно приветствовал нас и задрал такую немерную цену, чтостановилось странно, почему он не ездит на «Хаммере».

– Едем. Только у магазина остановите, – Кириллоткрыл передо мной дверь, из которой пахнуло лежалыми мокрыми тряпками.

– Откуда у тебя столько денег?

– У тетки спер. Ей на мое пропитание выделяли. Но тут имоих хватает. Я ж тебе говорил, что мои каждый месяц отслюнявливали. Хочешь,«Москвич» этот купим?

– Только не этот.

– Магазин не работает, – громко оповестил насводитель. – Есть ларек круглосуточный. Только водяру там не берите,отравитесь. Останавливаться будем?

– Непременно.

У самой обочины ярко светилась витрина настоящего ларька.Когда‑то такие украшали каждую городскую автобусную остановку. Потом ихзапретили, и я все гадала, куда они подевались.

Кирилл вернулся с двумя пакетами. Умереть с голоду нам негрозит.

– Дверью не хлопай, отвалится. К родственникамедем? – уверенно предположил разговорчивый водитель. – У нас тутхорошо. Тихо. Земляника уже пошла. Мои по два ведра в день носят. А грибы гдеесть, а где не растут. От дождей зависит.

Словоохотливый владелец колымаги не сомневался, что мы чутьсвет ринемся хапать дары природы. Он периодически вцеплялся в рычагпереключения скоростей и дергал его так, что мы испугались, что тот неминуемобудет выдран из пола. Причем во время этих зверских манипуляций лицо водителяоставалось безмятежным.

Потом мы свернули на ухабистый проселок и скакали насиденьях как на американских горках. Судя по звуку, в ямах на дороге была вода.Значит, тут дожди были совсем недавно. Мне это факт показался почему‑тоочень важным. В свете фар ветки елок казались огромными крюкастыми руками,которые тянутся к нам, чтоб захватить. Один раз через дорогу пробежаламаленькая задумчивая лисица. Водитель и Кирилл громко заорали от переизбыткаохотничьих чувств.

Потом мы долго плутали по невидимой в темноте деревне. Потомрассматривали схему, которую Кирилл нарисовал со слов своего приятеля. С горемпополам разобрались и поползли дальше.

Дом был последний на темной, почти невидимой улочке.Мрачный, немного покосившийся. Вовсе не таким я его себе представляла.Невидимые в темноте брехали деревенские барбосы. На небе оказалось раз в стобольше звезд, чем мне удавалось разглядеть в городе. А комаров в тысячу разбольше, чем звезд.

– Удачи! – заорал водитель.

Вместе с его машиной исчезло последнее скудное освещение.Зато остался стойкая вонь выхлопных газов.

Мы на ощупь отворили калитку и проникли во двор. Заросшийвысокой некошеной травой.

– Ключи справа от двери. Хорошенькое дело. Справа отдвери весь дом, – Кирилл шарил рукой по занозистой стене.

– Давай я поищу.

Зажгли спичку. Толку никакого. И фонарик мы взять забыли. Носдаваться в шаге от цели не хотелось. Я протянула руку под навес крыльца и тутже нащупала связку из трех ключей.

– Ура! Мы спасены!

Расставив руки как завзятые слепцы, мы попытались выяснить,где может быть выключатель. Он хоть и нашелся, но света от него не прибавилось.

– Пробки. Он что‑то говорил про пробки. НаконецКириллу удалось найти допотопный счетчик и ввернуть вынутые чертовы пробки впатроны. И сразу стало светло.

– Стася, теперь все неприятности позади! Обживаемся!