За первой выехала другая, третья, а последнюю, самуюапгрейденую, сопровождали темные всадники. Лица под капюшонами не разглядел, нов каждом движении ощущалась зловещая мощь, усиленная нечистой магией. ТемныйПортал постепенно терял сияние, то ли энергия на исходе, то ли положение планетизменилось, наконец из гаснущей лиловизны почти выполз старый горбатый гоблин,пустился, сильно хромая, вдогонку за войском.

Сверху движением воздуха растрепало волосы. Я инстинктивнопригнулся, другой рукой хватаясь за меч, но справа уперся в теплый мохнатыйбок, а передо мной на землю рухнул темный сгусток мрака, в сто тысяч раз темнееэтой темной ночи. Красный глаз посмотрел хитро:

– Здорово я?

– Пошел к черту, – ответил я, чувствуя как бешеноколотится сердце. – Ты ж ворон, а не филин! Должен крыльями греметь какэлектричка! А ты летучую мышь из себя строишь.

– Похоже? – спросил ворон с интересом. – Аесли учесть, сколько я пережрал этой мелочи... Ну, которые с письмами пыталисьвылететь из моего леса!

Волк ревниво фыркнул:

– Он не летучую мышь изображал, а сокола. Барражировалнад лесом как перехватчик. Бил сослепу все, что выпархивало. Хорошо бы на ЗмеяГорынича нарваться.

– Это я сослепу? – прокаркал ворон грозно.

– Перестаньте, – сказал я. Одной рукой я чесалволку за ухом, другой – ворону. По крайней мере там, где должны быть уши. Всемы любим, когда нас гладят и чешут. – Вы лучше скажите, кто эти зеленые?

Волки ворон переглянулись. В желтых волчьих и багровыхвороньих было одинаковое недоумение. Наконец волк прорычал:

– Орки, понятно же. Теперь везде орки. Еще гоблины,тролли. Но то вышли орки. Какой расы – не разглядел, теперь их много. Как рас,так и народностей, не считая племен, а их орчачьих империй... да-да, уже неорд, а империй!.. так и вовсе как песку в пустыне.

– Черт, – сказал я невольно, – Так это,оказывается, те самые орки. Какие яркие... Почему?

– А что не так?

– Да везде, где их встречал, они какие-то серые.

– Зеленые?

– Сказано, что зеленые, но я же вижу, что серые!

Волк посмотрел искоса, отвел взгляд:

– Ну, как понимаешь, это зависит не от орков.

Судя по его взгляду, даже тупой варвар должен понимать яснои четко, что... ну, что он имел в виду, но я, как и всякий житель своего мира,так привык к разжеванной информации с экрана телевизора, газет, реклам и вообщеотовсюду, что только тупо кивнул, мол, понимаю, а сам подумал, что как-нибудьразберусь в другой раз.

На стыке звездного неба и темной земли блеснула полоскаблеклого света. Очень медленно порозовело, затем небо снизу словно подожгли:алый свет перешел в пурпурный, победно двинулся вверх по небосводу.

Звезды блекли, а крупные угли подернулись серым пеплом, настольколегким и невесомым, что колыхался даже от взмахов моих ресниц. В глубине углейтут же загорались пурпурные огни, там бегали искорки, огненные человечикиспешили свершить свои маленькие подвиги, затем пурпур превращался в багрянец,тот тускнел до темнобагрового и скрывался под новым плащом из драгоценногоневесомого пепла.

Волк поднялся, шумно встряхнулся. Желтые глаза смотрелижутковато, а когда распахнул пасть, у меня шерсть тоже зашевелилась назагривке. Таким клыкам позавидует и тиранозавр-рекс.

– Эй ты, пернатое, – сказал он с оскорбительнойбрезгливостью, – опять спишь? Ты же вчера уже спал!

Ворон пробурчал, не вытаскивая голову из-под крыла:

– Опять одно и тоже. Хотя бы разнообразил.

– Наш лорд говорит, – сказал волкнаставительно, – что если надо убедить, то не стоит искать новые доводы, аповторяй себе старые...

Ворон наконец вытащил голову, перья взъерошенные, под крыломне только тепло, но и влажно, надышал как в бане. Посмотрел по сторонам, все лиспят, лишь тогда сипло каркнул:

– Вот себе и повторяй. Что, опять утро?.. Откуда онитак быстро берутся. Я еще тех голубей не усвоил.

– Мог бы не жрать всех, – сказал волкязвительно. – Что жадность творит!.. Теперь летать тю-тю. Будешь каккенгуру бегать.

– От кенгуры слышу!

Он прошелся вокруг костра, от обглоданных костей шарахался,как от призраков, из черного становился чуть ли не белым. Я боялся, что ототвращения к еде его либо вывернет наизнанку, либо впадет в летаргический сондо полного переверения все шпионских птиц.

Верхушки деревьев зашумели под первым порывом утреннеговетерка. Звезды гасли, небо светлело, а на востоке уже половина неба вспыхнулапурпуром, у меня сердце начинало стучать учащенно, когда я бросал взгляд на товеликолепие.

На той стороне поляны взметнулось пламя костра. Яприподнялся на локте, в рассвете вокруг костра уже сидят воины, распустившисьперед трудным утром душой и телом. Пламя полыхает высоко, качается, будтостарается не выпасть из костра, жжет лица. Странное ощущение, когда в спинытянет свежаком и холодом от затаившимися как в засаде под грязными мокрымилистьями глыб слежавшегося снега!

Волк неслышно скользнул в заросли, не любит проснувшихсялюдей, когда спят – похожи на зверей, терпеть их кое-как можно, если бы тольконе запах, а ворон, потоптавшись, мощно отпихнулся как прыгающий кабан, сильныелапы подбросили его чуть ли не до вершинок деревьев, только там красивораспростер крылья.

Прибью, подумал я раздраженно, вылезая из тучи золы, чихая иотплевываясь. Под стартовый пень приспособил, пернатое!

Далеко-далеко в лесной чаще прозвучал рог. Я видел каквоевода насторожился. Только мы двое услышали, остальные бродили еще сонные,нехотя собирались для долгого пути. Донесся слабый голос собак, затем ветерунес в сторону.

Переглянувшись, вдвоем с воеводой начали перемещаться на тусторону поляны. Хриплый рев рога раздался ближе, а собаки лаяли громче инеистовее, явно догоняя зверя. За деревьями прогремел тяжелый топот, словнонеслась имперская конница. Кусты затрещали, молодая сосенка содрогнулась от удара.Тут же из-под низких ветвей, ломая их, выметнулся как катящаяся скала массивныйзубр, страшный и бородатый, с безумными глазами, опущенной для удара колодойголовы.

Через огромную валежину, которую все мы объехали бы сробостью, зубр перемахнул с легкостью зайца, перепрыгивающего куст земляники.Ноги подогнулись, но устоял, всхрапнул дико и бросился на опешивших, как мнепоказалось, воинов у костра.

Не поднимаясь, они вдруг ощетинились копьями, уперев древкав землю. Зубр налетел со всей дури, я услышал страшный треск, на миг решил, чтоогромный зверь сломает копья как соломинки и раздавит, растопчет, но темнаятуша замерла, затем я услышал треск рвущейся плоти, когда острия копийпроникают все глубже, рвут внутренности, ломают хрящи и мелкие кости, дробятпозвоночник.