Юлия осторожно промокнула глаза носовым платочком.

– Я знаю только, что готовится несколько публикаций, оченьскандальных. Вернетесь, попытайтесь узнать, в чем дело. Уж на это вам должнохватить мозгов. Вы должны возвести его на престол, чтобы я потом этим незанималась.

– Хорошо, возведем, – пообещала Катерина, старательносоображая, о чем может идти речь. О детстве? Никто не знает, кроме неё, а она,конечно, ни с кем это не обсуждала. О вывозе за границу детей-сирот? Это нескандал, а победная песня. Тимофей ни за что не разрешит сделать “паблисити”своей благотворительной структуре, но в случае чего информация сработает наТимофея, а не против него. О наркотиках? Всем давно вбили в голову, чтокриминальные лидеры поссорились между собой после заявления Тимофея Кольцова.Он сам с криминалом никак не связан.

Что тогда?

Юлия чего-то не поняла? Скрывает? Или у нее какой-то дальнийприцел?

– Так что за пиво заплатите сами, милочка, – заявила Юлия,перестав утирать глазки. – И знайте – мы с вами в состоянии войны. Я не отдамвам Кольцова в вечное владение. Он не вашего поля ягода. Найдите себекого-нибудь посвежее и попроще. Вряд ли он вам нравится, так ведь? А своюстометровку вы уже пробежали – в постели с ним побывали. Будете детямрассказывать, что имели в любовниках Тимофея Кольцова. Для других целей ониспользовать вас не может – вы неумны и слабы. Да и секс ему не особенно нужен…

– Напрасно вы стараетесь, – сообщила Катерина скучнымголосом. – Я не буду обсуждать с вами достоинства Тимофея. И недостатки тоже небуду. Видите ли, Юлечка, вам, конечно, это не приходит в голову, но он – самыйлучший человек на свете. Лучше его нет. Я не собираюсь использовать его деньгии возможности – у меня нет ваших амбиций, а те, что есть, я вполне удовлетворяюна своем собственном месте. Я бы с удовольствием использовала его в качествеотца для своих детей, если бы он только согласился на это. – Катерина сладкоулыбнулась, а у Юлии вдруг изменилось лицо – стало бабьим от злости инепонимания. – Поэтому поэтические сравнения со стометровками в моем случае неимеют никакого отношения к жизни.

– Я вообще-то не спортсмен, – низкий тяжелый голос заставилих обеих вздрогнуть и оглянуться. Тимофей стоял совсем близко, прислонившисьплечом к полукруглой мраморной колонне. В руке у него был телефон.

– Ты… давно стоишь? – испуганно спросила Катерина. Онамоментально позабыла о Юлии и видела только его усталое недовольное лицо сглубокими тенями вокруг глаз. Господи, сколько он слышал из того, что онанаговорила?

– Порядочно, – сказал он, отвечая сразу и на вопрос, и нато, о чем она только подумала. Потом он нехотя перевел взгляд на официантку,которая, повинуясь молчаливому приказу, тотчас же придвинула ему стул.

Тимофей кивнул ошарашенной, переполошившейся, как курица,Юлии, как бы отпуская ее, и обратился к Катерине:

– Как ты долетела? Леша сказал, что он тебя встретил ипривез в отель…

– До свидания, Тимофей Ильич, – Пробормотала Юлия и быстровышла, почти выбежала на улицу. Катерина проводила ее глазами.

– Ты все слышал? – спросила она, глядя на вечерний потокбеззаботных пешеходов и сверкающих машин.

– Почти, – ответил он. – Что ты мечтаешь сделать из меняотца семейства – слышал. Как это тебе в голову взбрело?

– Сама не знаю, – сказала она, и щеки у нее загорелисьтяжелым румянцем. – Прости меня, Тимыч. Я знаю, что ты совсем не хотел бы этоуслышать…

Но она ошибалась.

Он испытывал глубокое, просто чудовищное смятение. Он не былготов к такому повороту событий и не знал, как должен реагировать. Что именноон должен делать? Ругаться? Негодовать? Кричать, чтобы она это выбросила изголовы?

Он не желал ни первого, ни второго, ни третьего. Большевсего ему хотелось… поговорить об этом.

Вдруг она сказала это серьезно? Вдруг случилось так, что онане боится его кошмаров и не считает его непригодным к жизни? Вдруг ей и вправдунужен он сам, Тимофей Кольцов, вместе со всеми его недостатками, амбициями,неудовлетворенным самолюбием и стремлением непрерывно что-то доказывать самомусебе?

Вряд ли это возможно, но он очень хотел поговорить с ней обэтом.

Я просто схожу с ума, решил он. Куда я лезу? В мужья этойпрофессорской дочке набиваюсь? В отцы семейства? Жарить по выходным шашлыки наих даче и выслушивать истории бабушки-императрицы? Я не гожусь для всего этого,неужели не ясно? Я не могу быть с ними. Я чужой, невоспитанный, оборванныймальчишка с темным прошлым. Я не знаю, почему, если старшая – Катя, то младшаяобязательно Даша. Я не знаю, почему зовут Моней собаку, у которой кличкаВольфганг, и при чем тут Моцарт?! Я не хочу этого знать и не смогу жить ихжизнью.

И больше всего на свете Тимофею Кольцову хотелось, чтобыКатя Солнцева вот сейчас, в этот самый момент, на женевской набережной, вдругобняла его и сказала, что он нужен ей больше всего на свете, что она без негопропадет, и плевать ей на все его внутренние противоречия…

Он даже зажмурился, ясно представляя себе, что вот сейчас,вот-вот она его обнимет, и он с облегчением и радостью скажет ей…

Глядя на улицу, Катерина молчала. Тимофей видел ее длиннуюшею и часть щеки. И маленькое ухо с бриллиантовой сережкой.

– Я не сержусь, – сообщил он сипло. И откашлялся. – Я знаю,что это ты просто так сказала…

И замолчал, выжидая. Но она лишь грустно взглянула на него иподсунула руку под его горячую ладонь.

– Давай говорить о делах, Тимыч, – предложила она, и Тимофеюпочудилась тоска в ее голосе, – слышал, Юлия сказала, что готовится какой-тобольшой шум?

– X… с ним, с шумом, – вдруг грубо заявил Тимофей. – Приедемв Москву – разберемся.

Но ни в чем разобраться они не успели.

На следующий день Тимофей зачем-то потащил ее с собой напереговоры. Очевидно, давал понять, что ее приезд в Женеву имеет еще и деловыецели.

Ночь они провели в разных углах громадного номера, думаякаждый о своем. Тимофей делал вид, что работает, а Катерина делала вид, чтоспит. Он ушел от нее, как только она задремала после короткой и бурной любви, иона не сделала попытки его остановить.

Он пришел под утро, разобрав все бумаги и не найдя, чем быеще заняться, и осторожно пристроился с краю. Он спал, казалось, одну секунду ипроснулся от телефонного звонка портье, который должен был их разбудить.Катеринина голова лежала в сгибе его локтя, ногой он притиснул к себе ее бедра,а рукой сжимал грудь.

Это было единственно правильное положение их тел, и Тимофейопять испугался. Что он станет делать потом, без нее? Как будет жить один?