– Понятно, – сказал Тимофей. – Кто покупал информацию,выяснили?

– Нет еще, Тимофей Ильич!

– Так чего же радуетесь? Выяснить и доложить! – рявкнулТимофей.

– Слушаюсь, Тимофей Ильич, – пробормотал Дудников.

Держа в руке смолкшую трубку, Тимофей долго смотрел в угол.С ним теперь такое часто бывало. Он забывал, что именно должен делать с тем илииным предметом. И еще он подолгу смотрел в одну точку и ни о чем не думал.

Работала какая-то часть сознания, отвечающая за деловыевстречи, переговоры и звонки.

Он даже не мог вспомнить, что говорил и делал все это время,как управлял своей империей. Очевидно, как-то управлял, потому что никто, кромеблизкого окружения, ничего не заметил. Иногда ему казалось странным, что ещеполгода назад никакой другой части сознания, которая теперь почти умерла, унего не было вовсе. Почему же ему так хочется умереть вместе с ней?

Его стало все безразлично. Ни в чем не было никакого смысла.

Заметка о его детстве вышла всего в двух изданиях, читаемых,но известных своим враньем.

Зато подробностями злодейского покушения на жизнь великогоТимофея Кольцова были полны все газеты, телевидение и радио.

Программа “Время” усмотрела в этом подкоп под будущиепрезидентские выборы. Газета “Коммерсант” – истребление честных бизнесменов.Журнал “Деньги” разразился огромным аналитическим обзором всего, что былосделано Тимофеем Кольцовым на благо родной экономики.

Рейтинги взметнулись до небес.

До выборов оставалось меньше месяца.

Катерину он потерял.

Он посмотрел на трубку, до сих пор зажатую в руке. Неужелиеще недели не прошло с того самого дня, когда он подслушал ее разговор с ЮлиейДуховой в пиццерии, примыкающей к “Хилтону”, и мечтал о том, как купит ейкольцо?

Я не буду вспоминать, велел он себе вяло. Кажется, когда-тоя уже говорил себе это. Или нет?

В дверь заглянула секретарша.

– Тимофей Ильич, – сказала она озабоченно, – у вас что-то стелефоном. Я никак не могу связаться уже полчаса…

Она осеклась, увидев в его руке трубку.

– Простите, – пробормотала она, отступая. – Абдрашидзезвонит.

Тимофей посмотрел на трубку и осторожно пристроил ее нааппарат.

– Я не буду с ним разговаривать, – сказала одна его часть.Другая, сжатая в булавочную головку, наблюдала со стороны.

Еще на прошлой неделе он был уверен, что сможет жить, а не наблюдатьжизнь со стороны. Ты что-то совсем раскис.

Я не раскис. Меня просто больше нет. Есть кто-то другой.Может быть, я прежний. Но того меня, который покупал сережки у Тиффани ихохотал утром над сонной Катериной, больше нет.

– Я завтра лечу на Урал, – заявила секретарше та, уцелевшаячасть. – Попозже соедините меня с Сердюковым и Николаевым.

Когда за секретаршей закрылась дверь, он еще долго смотрелна очки, соображая, что именно должен с ними сделать.

– Игорь, – убедительно сказал Приходченко, – ты хоть сам-топойми, что это невозможно. Невозможно, понимаешь? Катерина не могла его сдать.Она его любит. Как бы сентиментально это ни звучало.

– Ты ничего не знаешь о жизни, – заявил Абдрашидзе, – еслиутверждаешь, что какая-то, блин, любовь имеет значение, когда на картупоставлены такие деньги и идет такая борьба.

– Да вы же нас проверяли, прежде чем наняли! Да это полныйидиотизм – сдавать своих, даже с профессиональной точки зрения! На это вздравом уме и твердой памяти никто не пойдет! Это самоубийство, Игорь! Как жеты не понимаешь?!

– Не ори, – попросил Абдрашидзе. – Я знаю еще по ТАСС, какты стоишь за своих. Так что не надо поражать мое воображение.

– Я не собираюсь поражать твое воображение. Я твердо знаю,что Катька – честнейший человек. Конечно, она увлекается, и с Тимофеем у неероман, что как бы говорит против нее, но ты сам посуди, зачем она сохранилапортфель с “жучком”, если знала, что материал вот-вот выйдет?! Почему невыбросила в Москву-реку? Почему поперлась с боссом на дачу, если знала, чтоготовится покушение? Почему не отвела от себя подозрения?! Кроме того, это жеее идея с подстраховочным вариантом о покушении, который в конце концов побилвсе рекорды?! Мы же не первый год замужем, Игорь, мы знаем, как хорош, какуместен бывает порой скандал! Тот, кто все это готовил, просчитался, Игорь!История с обстрелом на пустынной дороге честного и умного бизнесмена гораздокрасивее, чем какие-то сплетни столетней давности о том, что он былбеспризорником и его снимали в каких-то сомнительных киношках. Это недоказуемо,старо и не принесло никому никаких дивидендов, кроме того, что мы всепереругались. И ведь Катька же придумала, как отвлечь внимание! Игорь, мыдолжны что-то делать. Ваш Дудников уже со своей колокольни не слезет, но мы-тона нее еще не влезали!

– Да мы ничего не можем! – оборвал расходившегосяПриходченко Абдрашидзе. – Ну что я могу?! Сказать Тимофею, что я ей верю ичтобы он успокоился?

– Давай поищем того, кто это сделал и на Катьку навел. – Всильном волнении Приходченко поднялся из-за стола и стал бродить по кабинету –Давай наймем кого-нибудь, что ли…

– Ты что, сдурел? Мы никого не можем втягивать в это дело.Да и некогда совсем, до выборов меньше месяца. Никто не будет этим сейчасзаниматься.

– Я буду! – заорал Приходченко. – Я буду, и ты будешьпотому, что я тебя заставлю. И Сашка Андреев будет, а он бывший мент, он всепонимает в таких делах! Мы все будем этим заниматься, понял? Я не отдам Катькуна растерзание, я и так не смог ее защитить от этого вашего Генриха Гиммлера,шефа рейхсканцелярии! Ты хоть можешь себе представить, каково ей-то? Что онасейчас думает, чувствует, делает?! Когда на нее все пялятся, шепчутся,осуждают…

– Я делец, а не творческая личность, – мрачно сказалАбдрашидзе. – Поэтому представлять, что там чувствует какая-то баба, я не буду.С Дудниковым поговорю. А ты с этим своим, Андреевым или Сергеевым, как его там…И пусть все занимаются своими делами. Мы не можем бросить работу из-за чьих-тотам эмоций…

* * *

Катерина качалась в гамаке. Она теперь целыми днями качаласьв гамаке. Впервые в жизни ей не нужно было никуда спешить, ни о чемволноваться. Некуда было бежать и не за что отвечать.

Проводив родителей, они оставались дома вдвоем с бабушкой.Две одинаковые старушки, старая и молодая.

– Ты бы кофейку попила, – говорила бабушка время от времени.

– Я не хочу пока, бабуль, – отвечала Катерина.