– А дальше что?

– Она сказала мне совершенно спокойно, что лучше бы мнепозвонить в полицию. И я позвонила. А пока не приехали полицейские, мы… простосидели и молчали. Она как будто ушла в свои мысли, а я… откровенно говоря, япросто не знала, что тут можно сказать.

– Но вы же заметили, что она психически ненормальна? –спросил Эндрю Рестарик. – Вы же видели, что бедная девочка не знала, чтосделала и почему?

Он говорил умоляюще, с горькой надеждой в голосе.

– Если полное хладнокровие и собранность после совершенияубийства – симптомы психической ненормальности, то я совершенно с вамисогласна, – ответила мисс Джейкоб голосом, выражавшим абсолютное несогласие.

– Мисс Джейкоб, – спросил Стиллингфлит, – она хотя бы одинраз призналась прямо, что убила его?

– О да! Мне следовало бы вспомнить это раньше… Это былопервое, что она сказала. Будто отвечала на вопрос, который я ей задала. Онасказала: «Да, я его убила», а уж потом добавила, что ходила вымыть руки.

Рестарик застонал и спрятал лицо в ладонях. Клодияприкоснулась рукой к его плечу.

– Мисс Джейкоб, – сказал Пуаро, – по вашим словам, девушкаположила нож, который держала, на этот стол. Вы стояли близко? Вы видели егоясно? Как вам показалось, нож тоже мыли?

Мисс Джейкоб неуверенно взглянула на старшего инспектораНийла. Нетрудно было догадаться, что, по ее мнению, Пуаро вносил совершенночуждую ноту в эту, как она считала, официальную процедуру.

– Будьте так любезны, ответьте на этот вопрос, – сказалНийл.

– Нет… По-моему, нож не был ни вымыт, ни вытерт. Он был весьвымазан каким-то густым липким веществом.

– А! – Пуаро со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Мне казалось, что про нож вы должны были бы знать и безменя! – воинственно сказала мисс Джейкоб старшему инспектору. – Развеполицейские его не осмотрели? Если нет, то, по-моему, это возмутительнаянебрежность.

– Разумеется, его тщательно осмотрели, – сказал Нийл, – номы… э… мы всегда ценим возможность получить независимое подтверждение.

Она взглянула на него с иронией.

– Иными словами, я полагаю, вы всегда цените возможностьполучить представление о надежности свидетелей. Сколько они выдумывают, сколькодействительно видели. Или полагают, будто видели.

Он ответил с легкой улыбкой:

– Сомневаться в вашей надежности, мисс Джейкоб, у насоснований, право же, нет. Вы будете прекрасной свидетельницей на суде.

– Без малейшего удовольствия. Но, полагаю, уклониться отэтого нельзя.

– Боюсь, что так. Но в любом случае благодарю вас, миссДжейкоб. – Он посмотрел по сторонам. – У кого-нибудь есть еще вопросы?

Пуаро сделал движение, показывая, что у него есть, и миссДжейкоб, уже было направившаяся к двери, недовольно остановилась.

– Да? – сказала она.

– Об упоминании Луизы. Вы не знаете, кого она имела в виду?

– Нет, конечно.

– А не могла она говорить о миссис Луизе Шарпантье? Вы ведьзнали миссис Шарпантье, не так ли?

– Нет.

– Но вы же знали, что она недавно выбросилась с седьмогоэтажа этого здания?

– Про то, что она выбросилась из окна, я, конечно, слышала.Но что ее звали Луиза, не знала. И знакома с ней не была.

– И может быть, вас такое знакомство не очень привлекало?

– Поскольку она умерла, я предпочла бы этого не касаться. Ноне отрицаю, что так оно и было. Соседкой она оказалась очень неприятной, и явместе с другими жильцами жаловалась управляющему.

– На что конкретно?

– Говоря откровенно, она пила. Ее квартира находится прямонад моей, и там без конца устраивались ночные сборища с битьем посуды,падающими стульями, пением, воплями и… э… всем прочим.

– Может быть, она страдала от одиночества? – высказалпредположение Пуаро.

– Ну, такого впечатления она отнюдь не производила, –ядовито заметила мисс Джейкоб. – На следственном суде упоминалось, что онатревожилась за свое здоровье. Чистейшие фантазии. Выяснилось, что она быласовершенно здорова! – И, разделавшись с покойной миссис Шарпантье без малейшегосочувствия, мисс Джейкоб удалилась.

Пуаро повернулся к Эндрю Рестарику и спросил мягко:

– Я не ошибаюсь, мистер Рестарик, что одно время вы былизнакомы с миссис Шарпантье довольно близко?

Рестарик помолчал, потом испустил тяжелый вздох и поднялглаза на Пуаро.

– Да. Одно время. Много лет назад действительно я знал ееочень близко… Но, должен оговориться, не под фамилией Шарпантье. Тогда она былаЛуиза Бирелл.

– Вы были… э… влюблены в нее?

– Да, был. Я был влюблен в нее по уши! Ради нее оставил своюжену. Мы уехали в Южную Африку. И не прошло и года, как расстались навсегда.Она вернулась в Англию и ни разу мне не написала. Я понятия не имел, что с нейсталось.

– Ну а ваша дочь? Она была знакома с Луизой Бирелл?

– Во всяком случае, не настолько, чтобы помнить ее. Впять-то лет!

– Но она ее знала?

– Да, – медленно произнес Рестарик. – Она… Она знала Луизу.То есть Луиза бывала у нас и иногда играла с ней.

– Таким образом, не исключено, что она могла ее помнить,несмотря на прошедшие годы?

– Не знаю. Просто не могу ничего сказать. Я же не знаю, какЛуиза выглядела теперь. Насколько изменилась. Ведь я сам ее больше не видел,как уже сказал вам.

– Письмо от нее вы не получили, мистер Рестарик? – мягкосказал Пуаро. – То есть после того, как вернулись в Англию?

Снова последовала пауза, завершившаяся тяжелым вздохом.

– Да, получил… – ответил Эндрю Рестарик, и внезапно в егоголосе появилось любопытство. – Но как вы об этом узнали, мосье Пуаро?

Пуаро извлек из кармана аккуратно сложенный лист бумаги,развернул его и подал Рестарику. Тот взглянул на лист, недоуменно хмурясь.

«Милый Энди,

из газет я узнала, что ты вернулся. Надо бы нам встретиться,обменяться воспоминаниями, как мы прожили эти годы…»

Далее с новой строки следовало: