– На руке? Кровь у вас на руке?

– Нет, не кровь. Я сжимала обрывок занавески. Когда я еестолкнула…

– Вы помните, как ее столкнули?

– Нет, нет. В том-то и ужас. Я ничего не помнила. Вот почемуя надеялась. Вот почему я пошла… – Она кивнула на Пуаро. – Вот почему я пошла кнему. – И вновь повернулась к Стиллингфлиту. – Я ни разу не помнила того, чтоделала, ни единого раза. Только мне становилось все страшнее и страшнее. Долгиепромежутки времени, часы и часы куда-то проваливались, – время, про которое яничего не знала: не помнила ни где была, ни что делала. Не находила вещи…Значит, я их прятала. Мэри отравила я – в больнице они установили, что она былаотравлена. А я нашла гербицид у себя в ящике. Спрятанный. Здесь в квартире былперочинный нож. И у меня оказался револьвер, хотя я совсем не помню, когда яего купила. Нет, я убивала людей, но не помнила, как я их убивала, и, значит, яне настоящая убийца, а просто… просто я сумасшедшая! Наконец я это поняла! Ясумасшедшая, и все. А сумасшедших не винят за то, что они делают. Раз я пришласюда и убила Дэвида, это ведь доказывает, что я сумасшедшая, правда?

– Вам бы хотелось быть сумасшедшей, верно? Очень хотелосьбы?

– Мне… да, пожалуй.

– Если так, то почему вы признались кому-то, что убилиженщину, столкнув ее в окно? Кому вы это сказали?

Норма повернула голову. Поколебалась. Потом подняла руку иуказала.

– Я сказала Клодии.

– Абсолютная ложь! – Клодия ответила ей презрительнымвзглядом. – Ничего подобного ты мне никогда не говорила.

– Нет, сказала! Сказала!

– Когда? Где?

– Я… я не знаю.

– Она мне говорила, что во всем тебе призналась, –промямлила Фрэнсис сквозь зевок. – Но я подумала, что это у нее простоистерические фантазии. И ничего больше.

Стиллингфлит посмотрел на Пуаро.

– Она действительно могла все это сочинить, – сказал тот веско.– Для подобного объяснения есть много данных. Но в таком случае необходимоустановить причину, достаточно сильное побуждение желать смерти этим двоим –Луизе Карпентер и Дэвиду Бейкеру. Детская ненависть? Давно и прочно забытая?Вздор! Дэвид… просто чтобы «избавиться от него»? Ради этого девушки не убивают.Требуется более весомый мотив. Огромные деньги, например. Алчность! – Онпосмотрел по сторонам и продолжал обычным тоном: – Нам нужна еще некотораяпомощь. Одного человека мы еще не спрашивали. Вашей супруге давно уже следовалоподъехать к нам сюда, мистер Рестарик.

– Я просто не понимаю, куда девалась Мэри! Я звонил, звонилаКлодия и всюду просила передать ей, что мы здесь. Во всяком случае, ей давноследовало хотя бы позвонить!

– Быть может, мы заблуждались, – сказал Эркюль Пуаро. – Бытьможет, мадам отчасти уже здесь, фигурально выражаясь.

– Что вы еще выдумаете? – гневно крикнул Рестарик.

– Могу ли я вас побеспокоить, chère madame. – Пуаронаклонился к миссис Оливер, которая вздрогнула от неожиданности. – Вещь,которую я вам доверил.

– О! – Миссис Оливер порылась в своей хозяйственной сумке ипротянула ему черную картонку.

Пуаро услышал, как кто-то рядом со свистом втянул воздух, ноне повернул головы.

Он аккуратно раскрыл картонку и вынул… пышный золотистыйпарик!

– Миссис Рестарик здесь нет, – сказал он. – В отличие от еепарика. Интересно!

– Откуда он у вас, Пуаро? – чертыхнувшись, спросил Нийл.

– Из дорожной сумки мисс Фрэнсис Кэри: у нее не было ниминуты самой забрать его оттуда. Посмотрим, идет ли он ей?

Ловким движением Пуаро откинул черные волосы, стольэффективно маскировавшие лицо Фрэнсис, и, застигнутая врасплох, она могла лишьметнуть на них злобный взгляд из-под золотого венца.

– Боже мой! – воскликнула миссис Оливер. – Это же МэриРестарик!

Фрэнсис извивалась, как разъяренная змея. Рестарик рванулсяей на помощь, но Нийл зажал его, как в тисках.

– Нет, не ваш отец, дитя мое, а человек, который послесмерти вашего отца приехал сюда, выдавая себя за него, чтобы завладеть огромнымсостоянием. Узнать его, а вернее, узнать, что он не Эндрю Рестарик, могла былишь женщина, которая пятнадцать лет назад была любовницей Эндрю Рестарика.

В гостиной Пуаро сидели четыре человека. Пуаро в своемквадратном кресле пил sirop de cassis. Норма и миссис Оливер сидели на диване.Миссис Оливер выглядела необыкновенно праздничной в нежно-зеленой парче,которая совершенно ей не шла, несмотря на весьма высокую и сложную прическу.Доктор Стиллингфлит развалился в кресле, вытянув длинные ноги поперек комнаты.

– Так вот, я хочу узнать массу всяких вещей! – потребоваламиссис Оливер прокурорским тоном.

Пуаро поспешил пролить масло на бушующие воды.

– Но, chère madame, о чем вы говорите? Не могу дажевыразить, скольким я вам обязан. Все, ну просто все мои плодотворные мыслиподсказали мне вы.

Миссис Оливер поглядела на него с некоторым сомнением.

– Разве не вы ознакомили меня с выражением «третья девушка»?А разве не с этого я начал и не этим ли кончил? Третьей из трех девушек, жившихв одной квартире? Формально, я полагаю, третьей была Норма, но когда я нашелправильный угол зрения, все стало на свои места. Искомый ответ, недостающийкусочек загадочной картинки всякий раз сводился все к тому же – к третьейобитательнице квартиры. И всякий раз именно ее и не оказывалось там, если выпонимаете, что я хочу сказать. Для меня она оставалась всего лишь именем.

– Не понимаю, как я умудрилась не узнать в ней МэриРестарик, – сказала миссис Оливер. – Я ведь видела Мэри Рестарик в «Лабиринте»,разговаривала с ней. Правда, когда я в первый раз увидела Фрэнсис Кэри, у неевсе лицо было закрыто черными волосищами. Это кого хотите собьет с толку!

– Опять-таки, это вы, мадам, подсказали мне, как сильноприческа меняет женское лицо. Не забывайте, Фрэнсис Кэри ведь училась втеатральной школе. И умела быстро гримироваться. И менять по желанию голос.Фрэнсис – длинные черные волосы, падающие на лицо, как занавески, белая маскамакияжа, наведенные карандашом брови, тушь на ресницах, хрипловатый голос ипривычка томно растягивать слова. Мэри Рестарик выглядела полным ее контрастом– золотой завитой парик, обычный костюм, легкий колониальный акцент, энергичнаяманера говорить. Однако с самого начала в ней чувствовалось что-то ненастоящее.Что она была за женщина? Я не мог понять. Вот тут я допустил промах. Да, я,Эркюль Пуаро, допустил большой промах!