«Энди, догадайся, кто тебе пишет? Луиза! И не смей говорить,будто ты меня забыл…»

«Дорогой Энди, как ты видишь по грифу, я живу в одном доме ствоей секретаршей. Как тесен мир! Нам необходимо встретиться. Не мог бы ты заглянутьна рюмочку коньяка на следующей неделе в понедельник или вторник?»

«Энди, любимый, я должна, должна с тобой увидеться… Никто,кроме тебя, ничего для меня не значил. И ты ведь тоже не мог меня забыть? Ведьверно?…»

– Откуда оно у вас? – с любопытством спросил Рестарик уПуаро, постукивая пальцами по листку.

– Из мебельного фургона, благодаря одному моему добромудругу, – ответил тот, взглянув на миссис Оливер.

Рестарик тоже взглянул на нее, но без особой благодарности.

– Это вышло нечаянно, – объяснила миссис Оливер, правильноистолковав его взгляд. – Видимо, увозили ее мебель, и грузчики опрокинулиписьменный стол, так что ящик открылся, из него все высыпалось, и ветер швырнулэтот листок прямо на меня. Ну, я его подобрала и отнесла им, но они ругалисьмежду собой и не захотели его взять, а я машинально сунула его в карман. Ивспомнила про него только сегодня, когда выворачивала карманы пальто, собираясьотправить его в чистку. Так что, видите, вина не моя. – Она умолкла, переводядух.

– Но она все-таки досочинила письмо вам? – спросил Пуаро.

– Да… Выбрав один из более официальных вариантов. Я неответил. Решил, что так будет разумнее.

– Вам не хотелось снова увидеть ее?

– Абсолютно! С ней крайне трудно иметь дело. И всегда такбыло. К тому же я кое-что про нее узнал. В частности, что она пьет. Ну и еще…

– Вы сохранили ее письмо к вам?

– Нет. Я его порвал и выбросил.

Доктор Стиллингфлит спросил резко:

– Ваша дочь когда-нибудь говорила с вами о ней?

Рестарик, казалось, замялся с ответом, и доктор Стиллингфлитсказал настойчиво:

– Видите ли, это может иметь большое значение.

– Вы, врачи!.. Да, один раз она о ней упомянула.

– Но что именно она сказала?

– Вдруг ни с того ни с сего она объявила: «Я на днях виделаЛуизу, папа». Я растерялся и спросил: «Где?» А она ответила: «В ресторане придоме, где я живу». Мне стало неловко, и я сказал: «Вот уж не думал, что ты еепомнишь!» А она ответила: «Как же не помнить! Мама не позволила бы мне забыть,если бы я и пыталась».

– Да, – сказал доктор Стиллингфлит. – Это важно. Безусловно,так.

– А с вами, мадемуазель, – Пуаро внезапно повернулся кКлодии, – с вами Норма когда-нибудь говорила о Луизе Шарпантье?

– Да. После ее самоубийства. Сказала, что она была нехорошейженщиной. Как-то по-детски сказала.

– Вы тоже были здесь в ту ночь, а вернее, рано утром, когдаэто произошло?

– Нет. Я была в отъезде. Знаю, потому что вернулась как разна следующий день, и мне рассказали. – Она обернулась к Рестарику. – Помните?Двадцать третьего? Я ездила в Ливерпуль.

– Да, конечно. Представляли меня на заседании Хиверовскогофонда.

– Однако Норма ночевала здесь? – спросил Пуаро.

– Да. – Клодия немного замялась.

– Клодия? – Рестарик положил руку ей на плечо. – Что вызнаете о Норме? Ведь что-то есть! Вы что-то недоговариваете.

– Ничего подобного! Что мне может быть о ней известно?

– Вы ведь считаете ее помешанной, верно? – спросил докторСтиллингфлит светским тоном. – Как и та брюнетка. Как и вы, – добавил он,внезапно оборачиваясь к Рестарику. – Все мы ведем себя благопристойно истарательно избегаем этой темы, а сами только это и думаем! То есть заисключением старшего инспектора. Он вообще ничего не думает. Он собирает факты:психически ненормальная убийца. А ваше мнение, сударыня?

– Мое? – Миссис Оливер подскочила. – Я… я не знаю.

– Воздерживаетесь? Я вас не виню. Трудное решение. В целомбольшинство думает одно и то же. Только термины употребляются разные. Неладнона чердаке. Сдвинутая. Не все дома. Свихнутая. Душевно ненормальная. Бредовыеидеи. Хоть кто-нибудь считает ее нормальной?

– Мисс Бэттерсби, – ответил Пуаро.

– Что еще за мисс Бэттерсби?

– Школьная директриса.

– Если я когда-нибудь обзаведусь дочерью, то отдам ее в этушколу… Но, разумеется, у меня другое положение. Я-то знаю. Я знаю о ней все!

Отец Нормы уставился на него, а потом спросил у Нийла:

– Кто он? Откуда он может знать о моей дочери хотьчто-нибудь?

– Я знаю о ней все, – повторил Стиллингфлит, – потому чтопоследние десять дней я занимался с нею профессионально.

– Доктор Стиллингфлит, – объяснил Нийл, – оченьквалифицированный и известный психиатр.

– А каким образом она попала к вам в когти без моегосогласия на то?

– Спросите усатика, – непочтительно сказал докторСтиллингфлит, кивая на Пуаро.

– Вы… вы… – Рестарик задыхался от гнева.

– Но у меня были ваши инструкции, – умиротворяюще сказалПуаро. – Вы хотели, чтобы ваша дочь, когда ее найдут, была ограждена отопасности. Я ее нашел и сумел заинтересовать доктора Стиллингфлита еесостоянием. Ей угрожала серьезная опасность, мистер Рестарик. Крайне серьезная.

– Но не больше, чем сейчас! Арест за убийство!

– Формально ей еще не предъявлено никакого обвинения, –негромко заметил Нийл, а потом продолжал: – Доктор Стиллингфлит, верно ли японял, что вы готовы высказать свое профессиональное мнение о психическомсостоянии мисс Рестарик, о том, насколько она отдает себе отчет в смысле ипоследствиях своих поступков?

– Отложите юридические формулы до суда, – сказалСтиллингфлит, – то, что вы хотите узнать, ведь очень просто – в здравомрассудке эта девочка или она сумасшедшая, так? Хорошо, я вам скажу. Она в полномрассудке, как и вы все здесь!

Они уставились на него.

– Вы этого не ждали, а?

– Вы ошибаетесь! – сердито сказал Рестарик. – Девочкапонятия не имеет, что она сделала. Она невинна, абсолютно невинна. Ее нельзясчитать ответственной за то, что она сделала, если она не отдает себе в этомотчета.